Звездные часы человечества

Но их ждет трагическое разочарование: не видно в Эгейском море венецианских парусов. Нет флота, готового идти в бой. Венеция и папа, все-все забыли Византию, все пренебрегают честью и клятвой, занятые мелкотравчатой местнической борьбой за власть. Как часто в истории повторяются такие вот трагические мгновения: когда крайне необходимо объединить усилия и, сомкнув ряды, стать на защиту европейской культуры, монархи и государства не способны ни на миг забыть о своем мелочном соперничестве. Генуя норовит превзойти Венецию, а Венеция – Геную, это ведь куда важнее, чем, объединившись на несколько часов, победить общего врага. Пусто на море. В отчаянии храбрецы плывут на своей скорлупке от одного острова к другому. Увы, повсюду гавани уже заняты врагом, и ни один дружественный корабль не рискнет сунуться в неспокойные воды. Что же теперь делать? Иные из двенадцати резонно пришли в уныние. Зачем возвращаться в Константинополь, снова пускаться в опасный путь? Никакой надежды они не привезут. Возможно, город уже пал; так или иначе, по возвращении их ждет плен или смерть. Однако – вечная слава героям, которых никто не знает! – большинство все же решает вернуться. Им поручено задание, и они должны его выполнить. Посланные за вестями, они должны вернуться с вестью, пусть даже с самой прискорбной. И суденышко вновь храбро держит путь через Дарданеллы, Мраморное море и вражеский флот. Двадцать третьего мая, через двадцать дней после выхода в море, когда в Константинополе давно считают бригантину погибшей, когда никто уже не помышляет о вестях или о ее возвращении, несколько дозорных на валах вдруг взмахивают флагами, ведь к Золотому Рогу сильными гребками весел приближается та самая бригантина, а турки, слыша громовое ликование осажденных, с изумлением понимают, что суденышко, нагло прошедшее через их воды под турецким флагом, на самом деле вражеское, направляют к нему все свои корабли, чтобы перехватить прямо перед защитительной гаванью. Одно мгновение Византия тысячами глоток ликует в счастливой надежде, что Европа помнит о ней и те корабли выслала вперед как предвестников. Только вечером распространяется горькая правда. Христианский мир забыл Византию. Осажденные в одиночестве, они погибнут, если не спасут себя сами.

Ночь перед штурмом

После шести недель почти ежедневных боев султан потерял терпение. Его пушки во многих местах пробили стены, но все кровопролитные штурмовые атаки, какие он начинал, до сих пор кончались неудачей. Для полководца остаются теперь лишь две возможности – либо снять осаду, либо после несчетных отдельных атак идти на решающий приступ. Мехмед созывает своих пашей на военный совет, и его страстная воля побеждает все сомнения. Большой, решающий штурм назначен на 29 мая. Султан готовится к нему с обычной решимостью. Отдает распоряжение устроить праздник, сто пятьдесят тысяч человек, от первого до последнего, должны исполнить все предписанные исламом праздничные обряды, семь омовений и три больших молебна. Весь оставшийся порох и ядра подвозят для форсированного артиллерийского обстрела, чтобы город созрел для штурма, отдельные отряды распределены по своим местам. С утра до ночи Мехмед не дает себе ни минуты роздыху. От Золотого Рога до Мраморного моря, по всему огромному лагерю он скачет от палатки к палатке, везде лично ободряет командиров, воодушевляет солдат. Но он хороший психолог и знает наилучший способ до предела разжечь боевой дух ста пятидесяти тысяч, а потому дает страшное обещание, которое к чести своей или к бесчестию в точности исполнит. Под гром барабанов и фанфар глашатаи провозглашают это обещание на все четыре стороны света: «Мехмед клянется именем Аллаха, именем Мухаммеда и четырех тысяч пророков, клянется душой отца своего, султана Мурада, жизнью своих детей и своею саблей, что после взятия города его войскам на три дня дается неограниченное право на разграбление. Все, что есть в этих стенах: домашняя утварь и скарб, украшения и драгоценности, монеты и сокровища, мужчины, женщины, дети, – будет принадлежать победоносным солдатам, сам же он отказывается от какой бы то ни было доли, кроме чести завоевания этого последнего оплота Восточной Римской империи».