Начальник взглянул на бумагу, лежащую на столе:
— Аллан Манн, серийный номер 2473R6, арестован два дня назад по обвинению в нарушении логики. В обвинительном заключении утверждается, что Аллан Манн, в течении двух лет работавший над созданием атомного двигателя нового типа, отказался передать работу Майклу Рассу, личный номер 1877R6, несмотря на распоряжение своего руководителя. Он не смог логично обосновать причину отказа, заявив только, что хотел бы сам завершить работу. Поскольку налицо явное нарушение лотки, были приняты соответствующие меры.
Начальник поднял глаза на арестованного.
— Что вы можете сказать в свою защиту, Манн?
Молодой человек покраснел.
— Ничего, сэр. Я хочу только заявить, что теперь понимаю — я был неправ.
— Почему вы восстали против приказа руководителя? Вам разве не сказали, что Расс более подходит для завершения работ по созданию этого двигателя?
— Сказали, сэр, но я так долго работал над ним, что мне очень захотелось закончить работу самому. Даже если бы мне понадобилось больше… Я понимаю, это безрассудство…
Начальник положил на стол бумагу и подался вперед.
— Вы правы, Аллан Манн, это был безрассудный поступок. Вы совершили нарушение логики, а это… Это является подрывом всех основ нашей жизни, нашего мира. Что по вашему, Манн, собрало массу воюющих друг с другом народов в одно огромное государство? Что уничтожило страх, нищету, жестокость на Земле? Что, как не логика? Она, и только она, подняла человека от состояния полузверя до его нынешнего статуса. В былые дни безрассудства на этом месте был город, называемый Нью-Йорк, жители его вслепую боролись за выживание, не пытаясь сотрудничать и только зря расходовали силы и ресурсы.
Начальник сделал короткую паузу.
— Благодаря логике все изменилось. Эмоции, издавна калечившие и извращавшие разум человека, были покорены, и теперь мы подчиняемся только хладнокровному рассудку. Логика вывела нас из состояния варварства, в котором мы пребывали до XX века. Поэтому нарушение логики стало самым серьезным преступлением.
Под напором неотразимых аргументов Аллан Манн обмяк.
— Я осознаю, что так оно и есть, сэр. И я надеюсь, что мое нарушение будет рассматриваться лишь как временное помутнение рассудка.
— Именно так я к этому и отношусь, — произнес начальник Города. — Я уверен, теперь ты понимаешь ошибочность своего поведения. Но, — добавил он, — осознание проступка не оправдывает его. Ты совершил нарушение и должен получить возможность исправиться законным путем.
— А что это за путь?
— Людей, совершивших подобный проступок, становится все меньше с каждым годом, но все же их еще достаточно много. Поэтому мы выделили им целый остров в двухстах милях от побережья. Там отсутствует даже самый минимальный комфорт, нет никакого управления извне. Там царят законы первобытного общества. Мы отправляем всех безрассудных на этот остров и оставляем их одних. Там они очень быстро на собственной шкуре узнают, каково жить в мире, не подчиненном строгим законам логики. Узнают и больше никогда не забывают, а когда истекает сроки они возвращаются домой, то бывают только рады провести остаток жизни в нормальном мире. Правда некоторые, самые безнадежные, остаются там навсегда. По закону ты должен отправиться на этот остров — Остров Безрассудства.
— На Остров Безрассудства? — На лице Аллана Манна отчетливо проступил испуг. — И надолго?
— Мы никогда не сообщаем ссыльным их срока. Мы хотим, чтобы они знали, что впереди вся жизнь. Благодаря этому урок лучше усваивается. Когда придет время, тот же сторожевой флайер, что доставит тебя на остров, явится за тобой и заберет назад.
Начальник встал.
— Есть у тебя возражения против приговора?
Немного подумав Аллан Манн покорно ответил.
— Нет, сэр, вполне резонно, что я пройду курс исправления в установленном порядке.
Начальник улыбнулся.
— Рад видеть, что ты уже исправляешься. По окончании срока надеюсь увидеть тебя полностью излечившимся.
Сторожевой флайер изящной торпедой рассекал воздух, устремившись на восток над седыми глубинами океана. Берег давно остался позади и теперь лучи солнца освещали только бескрайние просторы, изрезанные волнами. Аллан, не отрываясь, смотрел в окно и настроение его становилось все хуже. Выросший в большом городе, он питал врожденную неприязнь к одиночеству. Чтобы хоть на время избежать его, Аллан завел разговоре двумя стражниками — единственными, не считая пилота, пассажирами флайера. Те отвечали, правда, очень неохотно. Он уже не принадлежал их миру.
— Ты увидишь остров через несколько минут, — сообщил один из них. — Думаю, достаточно быстро для тебя.
— А где вы меня высадите? Там есть какой-нибудь город?
— Город на Острове Безрассудства? — покачал головой стражник. — Конечно, нет. Эти люди не способны сотрудничать друг с другом достаточно долго, чтобы построить хоть какое-то подобие города.
— Но там же есть какое-нибудь место для нас, отведенное под жилье? — допытывался Аллан.