Звездные ночи

Отдыхать мы не пошли. Занималась заря. Теплый ветерок резвился в садах, стряхивая яблоки. Просыпались птицы, в арыках еле слышно журчала вода. Мы медленно бродили возле аэродрома, ожидая, когда приземлятся последние самолеты.

Вернулись все, кроме Распоповой. Вскоре погас посадочный прожектор, а за ним и стартовые огоньки, которые светились на этот раз как-то печально.

— Пропали без вести, — слышу я чей-то негромкий, сдавленный голос.

В мозгу неотвязная идиотская мысль: я принесла несчастье эскадрилье.

Проходим мимо крайнего домика.

— Медпункт? — спрашиваю я, разглядев на двери крест.

— Да, — вздохнув, ответила Лейла. — Недавно здесь скончалась Валя Ступова. Такая была веселая всегда. Пела как соловей. От ран умерла. Понимаешь, во сне слышу ее голос. Льется откуда-то с неба. А ее не вижу…

Небольшие потери? Нет, небольших потерь на фронте не бывает. Только большие.

Ночь сто семидесятая

Днем провели открытое партийное собрание. В президиуме, за хвостом самолета — Рунт, Рачкевич, Бершанская. Повестка дня: «О новой тактике ночного боя». Докладчик — командир полка.

— Немцы приноровились к нашей тактике, — говорит она. — Значит, пора ее менять…

Новшество, предложенное Бершанской, такое: самолеты должны стартовать не поодиночке, а парами. Обычно первый самолет, снижаясь над целью с приглушенным мотором, сбрасывает бомбы без особых помех, иногда его вообще не успевают обстрелять. Экипажам, получившим задание бомбить тот же объект, стартующим позднее, приходится туго: враг встречает их яростным огнем зенитных батарей. Надо усилить мощь первого удара. У второй пары задания разные: один экипаж поражает цель, второй сбрасывает бомбы на прожекторы и огневые точки.

Гляжу на Бершанскую и жалею, что я не скульптор. Сколько силы и красоты, несокрушимой воли в ее облике!

Лейла говорила мне, что семья Евдокии Давыдовны осталась в Сталинграде. Никаких вестей из этого огненного ада, она, конечно, не получает.

Предложение командира полка одобрено. Решено изменить интервал между взлетами. Тактика бомбометания меняется постоянно. Бершанская и сами девушки придумывают все новые ухищрения, помогающие перехитрить, ошарашить врага.

После собрания мы с Лейлой прогулялись по станице. Жители, в основном старики и старухи, работали в садах, в поле. Видно, что до многого руки не доходят: не убрана кукуруза, стоят нетронутыми виноградники, сады. Народ здесь приветливый и щедрый.

Вечер. С горных пастбищ, позванивая колокольчиками, возвращаются коровы и козы. Я отправилась за молоком, не удержалась, попросила у хозяйки разрешения подоить корову. Худенькая старушка охотно согласилась. Только я приступила к делу, за спиной голос:

— Магуба, научи меня доить.

Вера Белик. С удовольствием даю первый урок. Вот бы чем нам заниматься!

— Ты способная ученица, — говорю я.

— Правда? — новоиспеченная доярка недоверчиво качает головой, смущенно улыбается.

Хозяйка поглаживает корову, говорит ей ласковые слова. Ведро постепенно наполняется душистым молоком.

— Кто-то бежит сюда, — хозяйка вытягивает шею: — Танечка Макарова.

— Сейчас скажет: срочно на командный пункт! — проворчала Вера.

Она угадала.

— Верочка, срочно на командный пункт! Летим на разведку…

Расстелив на хвосте самолета штурманскую карту, Лейла уже уточняла задание. Девушкам предстояло подыскать подходящую площадку для аэродрома подскока. Такие аэродромы давали возможность увеличить продолжительность и дальность боевых вылетов.

— Обратите внимание на этот суходол, — Лейла постучала указательным пальцем по карте. — Правда, там стога сена… Не беда, — решила моментально, — переместим их. Используем для маскировки. Главное; найти ровную площадку…

Самолет улетел.

Вскоре на станицу с гор хлынули потоки холодного воздуха. Туман закрыл долину и все вокруг. Что делать? Самолет Макаровой должен вот-вот вернуться.

Не мешкая, с двух сторон аэродрома мы зажигаем костры. Огонь жадно пожирает кучи хвороста, но отойдешь метров на двадцать — ничего не видно. Поливаем хворост автолом: в небо взлетают языки пламени. Пускаем ракеты.

Слышим: самолет кружит над нами. Кажется, он совсем низко. Нет, не видят девушки сигналов. Гул удаляется, затем приближается снова. Снижаться опасно, можно врезаться в скалы, а с высоты огней не разглядеть.

Гул мотора все тише, тише. Вот и пропал совсем. Костры тоже прогорели, угли подернулись пеплом.

Еще один экипаж пропал без вести…

К Вере Белик я уже успела привязаться.

Таня Макарова, Макарыч, как ее называют девушки. Взлетела безупречно. Как-то изящно развернулась, чем вызвала довольную улыбку на лице Бершанской. Будто пролетела жар-птица. И по земле Таня ходит красиво. Удивительная походка. Так проплывают девушки с ведрами на коромыслах мимо парней. Самолета уже не видно, а мы стоим и смотрим в небо.

— Таня и Вера — неразлучные подруги, — тихо говорит Лейла, зябко прижимаясь ко мне. — Лучший экипаж в полку. Макарыч летает с семнадцати лет. Настоящий ас. Ты же видела, у нее бесподобный почерк, Бершанская говорит, летает, как ангел. Не может она разбиться.