— Можно сказать и так.
— Это вы охраняете район Манараги?
— Не только этот район — весь Урал.
— А от кого получил две пули?
Чекист замолчал, прикрыв глаза, будто задремал.
— Я должен знать, кто ты на самом деле, — я толкнул его в плечо. — Хочешь молчать — молчи. Сдыхай и молчи, дело твоё.
— Это так важно для тебя? — через несколько минут отозвался он.
— Принципиально!
— Что ещё интересует?
— Ещё?… Как и зачем нашёл меня здесь, зачем принёс журналы с романом.
— Думал порадовать, сделать приятное.
— И всё?
— Нет… Хотел выяснить, от кого и когда ты узнал о рукописи старца Дивея.
— Легенда не годится. Мог бы придумать что-нибудь посерьёзнее.
— Неужели ты ничего не понял? Мне отказано!.. Я должен переломить ситуацию. Это всё старуха! Она всегда относилась ко мне с предубеждением, не верила в искренность. И сейчас думает, я умышленно полез под пули, чтоб уйти в вечность… Всё время подозревала. Для неё я так и остался изгоем… Да, во мне сейчас говорит обида, и всё равно не верю! Она не могла отказать.
— Не понимаю о чём ты говоришь, — признался я. — Какая старуха? Кем отказано? В чём?
— И не нужно ничего понимать. Помоги мне выбраться отсюда, — вдруг попросил он. — Перед тобой человек в беспомощном состоянии. А ты писатель, гуманист…
Он должен был помнить ещё по той четырёхчасовой беседе, больше напоминающей психологическую пытку, что я терпеть не могу, когда мне давят на совесть и призывают к благородству. А теперь, после того, что я видел и испытал на берегу Манараги, одно упоминание о гуманизме вдруг взбесило меня.
— Я помогу, раз должен. Но ты убеди меня, что не имеешь отношения к банде ублюдков, которые сейчас рыщут по дну Ледяного озера.
— Какого озера?
— Озера Аркан.
Раненый посмотрел мимо меня — сколько я ни старался, ни разу не поймал его взгляда.
— Да, я когда-то работал с этими людьми, — признался он. — Пока не вступил в контакт с гоями. Ты ведь тоже ищешь встречи с ними?
— Такие вопросы с тобой обсуждать не хочу.
— Не доверяешь? Почему? Я стражник и давно служу гоям. Ты же видел, как я спалил лагерь ГУПРУДы?
— Видел. Но таким образом ты мог устранить конкурентов, освободить место для тех, кто сейчас работает на озере. Тем более, я знаю тебя как чекиста и хорошо помню, как вы меня допрашивали.
Он усмехнулся.
— Добро. Я постараюсь убедить тебя и завоевать доверие.
— Постарайся.
— Для этого пойдёшь со мной. А вернее, поможешь мне дойти до одного места. Это не так далеко. Я в долгу не останусь, слово стражника.
— Чем же отблагодаришь?
— Покажу тебе то, что ты ищешь, — сказал многозначительно.
— Тебе известно, что именно я ищу?
— Известно… Ну что, боишься?
— Боюсь, и потому твой автомат забираю.
— Забирай! — легко согласился он. — В рюкзаке сумка с патронами.
— Может, тебе костыли сделать?
— Не надо. Ты мне поможешь без костылей.
— Но я далеко тебя не утащу! Сколько весу? Восемьдесят? Вот! А я не ел три дня.
— И тащить не надо. Пойдёшь за мной, след в след. Ведущим буду я.
— Странная помощь…
— Мне нужно, чтоб ты шёл сзади.
— Ладно, а сколько идти?
— Говорю же, близко.
— До соседней заимки тоже близко…
— Кстати, старуха точно послала собаку? Ты видел?
— Видел.
— Почему её до сих пор нет?
— Не знаю.
— Ладно, сами пойдём, — решил стражник и опять погрозил. — Эта Баба Яга думает, я не найду один! Думает, пути не знаю! А я его знаю!
Определять расстояние в горах очень трудно, постоянно существует обманчивое впечатление близости — кажется, вот, рукой подать, а топать надо полдня. Первый раз, когда я уходил из-под зачистки, путь от Манараги до заимки одолел за четверо суток. Тогда я не знал дороги, шёл наугад, по наитию с единственной целью выйти из зоны, где проводилась войсковая операция. На обратный переход ушло всего полных три дня, и это можно было объяснить знанием дороги. А третий бросок через перевал, по сути, начавшийся с берега Манараги, где расстреляли туристов, уложился меньше, чем в двое суток! Объяснение тому находилось простое: сначала меня завёл сумасшедший кавторанг Бородин, затем потрясла расправа с безвинными людьми, и я бежал, подстёгиваемый ожиданием выстрела в спину.
На сей раз мы вышли на рассвете, и уже за околицей стало ясно, что до перевала идти придётся не меньше недели. Чекист дышал тяжело, часто сплёвывал кровь (лёгкое всё-таки задело), и прежде, чем переставить простреленную ногу, тыкал в лёд и утверждал окованный черешок геологического молотка, который я дал ему вместо костыля: глянешь со стороны — старец! К тому же, подтаявший снег смёрзся и на каменистых склонах вообще превратился в гололёд. Самое сволочное время в горах, уж лучше бы растеплело или навалило сугробов…