Звездные раны. Хранитель Силы. Правда и вымысел

— Ну, когда у тебя память отшибает? После бутылки? Двух?… Сколько выпили-то?

Я вспомнил, о чём просят студенты, когда попадают в вытрезвитель.

— Очень прошу вас… Не сообщайте в университет. Могут отчислить, много пропустил…

Участковый начал воспитывать, и это был хороший признак.

— Нажрался, заблудился, теперь из-за тебя надо сан-борт в райцентр гнать! А ведь не пацан, тридцать три года!

— Не надо санборт, — попросил я. — Отлежусь немного и уеду сам. Только не сообщайте…

— На чём уедешь? Весна, дороги развезло и ни одного моста на речках.

— Да уж, нынче весна так весна. — добавил старичок. — Зима снежная была, в горах столько навалило…

— Нет уж, отправим, и ещё вертолёт оплатишь! — заявил участковый.

— Откуда деньги? На стипендию живу…

— Привыкли! Если студент, значит, никакой ответственности! Отпустят волосья и ходят, недоросли, мать вашу…

— Чего уж так-то? — опять вступился дедок. — Ну, бывает, ошибся молодой человек. Все мы не святые…

— Ладно, отлёживайся, — слышно было, участковый сумку взял с тумбочки. — До чего себя довёл, а? Дистрофик!.. Хоть понял что-нибудь?

— Понял, на всю жизнь наука, — забормотал я ему в след. — Спасибо!

— А ты ведь не по пьянке в горах-то оказался, — уверенно сказал наблюдательный дедок, когда тот вышел. — И никакой ты не студент. Я их за версту чую.

— И тебе спасибо, дед, выручил. — Я сел на кровати, спустив ноги.

— Любопытно мне, как бы отбрёхиваться стал, спроси он про глаза? Отчего они заболели-то? Сразу оба на ветку наткнул? Или сор попал? Может, трахома?

— Не знаю, что-то сделалось…

— Зато я знаю. У тебя глаза свету боятся, верно? Если б ты всё время на свету был, с чего бы забоялись-то? Значит, долго в темноте сидел, глаза и отвыкли. И выходит, ты не по тайге плутал, а где-то под землёй, в пещерах.

— У тебя железная логика, Григорьич.

— Да, логика есть — зубов нету, — мгновенно ответил он. — И долго плутал ты, пожалуй, месяцев пять.

— Не угадал. Всего три недели…

— Это ты милиционеру скажешь, три. Волосы-то у тебя тёмные и только концы на солнце выгорели. Значит, на четверть отросли без света.

— Сейчас так модно, я концы обесцветил.

— Чем обесцвечивал-то?

— Перекисью.

— А, тогда конечно, — будто бы удовлетворённый моим сообщением, старичок замолчал.

— На улице сейчас темно? — спросил я.

— Да уж первый час, пора спать ложиться. Больница хоть и поселковая, а соблюдать режим надо. Я ведь завтра домой! Доктор здесь строгий. Обычно за нарушение режима выписывают, тут наоборот… А я так по дому соскучился.

— Тогда выключай свет и ложись.

— И то верно. — Он простучал пятками и щёлкнул выключателем. — Сплю я крепко, ничего не слышу, так что… А пещера есть, длинная, со всякими ходами. Её только местные знают, и то не всякий… Зайти можно от истока речки Берёзовой. Значит, автобусом до Вижая, а там пешочком вёрст тридцать будет. Думаю, туда тебя занесло, а куда ещё? В неё ведь попадёшь, так можно не то что пять, и десять месяцев блукать. Один раз я залез — мать родная!

Не договорил и заскрипел сеткой кровати.

— Спасибо, Григорьич.

Стянуть повязку с головы не удалось, глаза замотали профессионально, пропустив бинт под волосами. Я нашёл узелок, раздёргал его и раскрутил повязку, под которой оказалась ещё и бумага, вероятно, светонепроницаемая.

И разлепил веки.

Прежней нестерпимой боли я не ощутил, хотя глазницы начинало ломить от лёгкого движения глаз, полос и чёрных зигзагов тоже не было — окружающий мир оказался залитым молочными, непроглядными сумерками, в котором я не увидел даже своих рук, поднесённых к лицу. Проморгался, протёр глаза — бесполезно…

Подождав, когда дедок засопит, я встал на ноги, сделал два шага — вроде, ничего, даже не качает, только суставы скрипят. Нащупал перед собой тумбочку, за которой оказалось окно — обыкновенное, деревенское, с выставленной зимней рамой и услышал за стеклом шелест листвы.

Всё-таки была весна…

Значит, я пробыл всё это время в копях. Как в детстве, когда ушёл на Божье озеро всего на несколько часов, а вернулся на третьи сутки…

Нет, я допускал, что такое возможно, поскольку уже во второй раз испытывал этот мощнейший сбой во времени; другое дело, в тот момент, как и в возрасте шести лет, не мог объяснить, как и почему произошло его замедление. Ни себе, ни окружающим. Что это, особое состояние материи в зонах глубинных разломов? Иное положение солнца относительно каких-то определённых точек на Земле или какое-то необычное, аномальное явление?

Почему-то ведь кажется, что над Манарагой в полдень солнце входит в зенит, будто на экваторе? И отчего только из единственной точки можно наблюдать потрясающий восход солнца и открывающийся в это время космос?

Потом, когда я начал «собирать» и рисовать карту Путей и Перекрёстков, часто вспоминал это своё напуганное состояние и рой противоречивых, сумбурных мыслей, которые и дали первый толчок. Именно там, в больнице, после пробуждения (а я до сих пор уверен, что спал и не терял сознания), и возникла догадка о существовании Путей, которые мы когда-то ходили искать с дедом и долго ждали Гоя на Змеиной Горке.