Звездные снайперы. Сталинград XXII века

— Что там у тебя? — повторяет вопрос Вонючка. Он явно волнуется.

— Ничего. Я выхожу из подъезда. Прикрывай.

— Давай. Тут чисто.

— Да, уж, — ворчу я, — чисто.

Кругом обломки арматуры, куски бетона, покореженная техника. Полнейший бардак, а мой невозмутимый напарник говорит, что «все чисто».

Мы привыкли к смерти, нас не воротит от мертвого тела, мы давно очерствели. Это помогает выжить. Нужно абстрагироваться, иначе сойдешь с ума. Я всякого успел насмотреться. Ушел на фронт по призыву в начале Великой Отечественной войны, в тысяча девятьсот сорок первом, провоевал два года, пока однажды не оказался на краю гибели. Но мне не дали избавиться от ужаса войны. Меня не спрашивали, когда за мгновение до смерти вытащили на другую бойню. И то, что творится здесь, в две тысячи сто двенадцатом году, пострашнее адовой кухни Второй мировой. И я не один такой. Нас много.

Осторожно выглядываю на улицу. У дома через дорогу маячит Вонючка, даже камуфляж его скрыть не может. Он и раньше никогда не умел хорошо маскироваться, а тут вообще расслабился, стоит, глазеет с любопытством на искореженные остовы машин.

Раздраженно шепчу в микрофон:

— Ты чего торчишь на виду, как памятник товарищу Ленину?

— Так нет же никого.

Вонючка разводит руками в подтверждение своих слов, окидывает взглядом пустынную улицу. Он хороший наблюдатель, но иногда мне хочется его придушить.

— Идиот ты, Саня.

— Леша, ты достал меня своими оскорблениями! — возмущенно ворчит Вонючка, упирая руки в бока.

Мы находимся на расстоянии пятидесяти метров друг от друга, и разделяет нас широкое серое полотно проспекта. Когда-то оно было идеально ровным, но сейчас изрыто воронками от взрывов и усеяно обломками бетона и стальных балок, упавших с верхних этажей разрушенных зданий. Некоторые воронки настолько глубоки, что в них поместится небольшой паровоз. Зрелище удручающее, но нас радует — здесь не проехать, и можно не опасаться бронетранспортеров и легких танков чужаков. Однако продвижению пехоты ничто не мешает, а потому всегда нужно быть начеку. Вот и на этот раз осторожность не подводит.

Вовремя успеваю засечь движение слева и ныряю в темноту подъезда. То, что это чужаки, сомнений нет. Откуда тут взялись эти ублюдки?! Почему мой радар вовремя не подал предупредительный сигнал, не определил их?! Рычу в микрофон:

— Прячься!

Вонючку подгонять не надо, он все понимает сразу и кидается к ближайшему подъезду. Вижу, как Сашкин силуэт исчезает в здании. Но прятаться слишком поздно, чужаки уже заметили его. Бравада еще никому воевать не помогала.

Секунда, и в том месте, где только что стоял мой наблюдатель, мощный взрыв выгрызает огромную воронку.

Мне тоже достается. В подъезд влетает заряд, просторный вестибюль окутывается дымом, куски камня со свистом проносятся во все стороны. Мигом вжимаюсь в стену, одновременно устанавливая на винтовке режим автоматической стрельбы.

На экране закрепленной на рукаве пластины радара наконец слабо высвечиваются фигурки противника. Десять особей. Твари затаились, ожидая пока рассеется дым после взрывов. Обычно чужаки бросаются на врага сразу, но сейчас почему-то осторожничают. Не могу понять, в чем подвох. Чертовщина какая-то! Неужто они выслеживали именно нас, чтобы захватить живыми? Нет, не похоже. Тогда бы не саданули по нам сразу из гранатометов.

— Саня, ты цел? — спрашиваю шепотом.

— Да, — отвечает Вонючка, — только осколками немного посекло.

— Отвлеки тварей на себя.

— Есть, командир, — кричит он, и я улавливаю в его голосе задорные нотки.

— Только на рожон не лезь, — добавляю я, памятуя, что Вонючка любит подраться.

Сашка дает по чужакам несколько очередей, а я тем временем взбираюсь по разбитым ступенькам на второй этаж и мчусь по широкому коридору к дальнему концу здания, откуда, по моим расчетам, должно быть видно прячущегося противника. Надо спешить. Чертовы твари могли патрулировать район группами, и я понятия не имею, сколько их еще ошивается в округе. Десять против двоих и без того не очень хороший расклад, а если появятся новые пехотинцы, нам с Вонючкой не выбраться.

— Леша, поторопись! — взволнованно орет Вонючка. — Я в норе!

— Понял, — отвечаю я.

На нашем языке сказанное Вонючкой означает, что он попал в каменный мешок, из которого нет другого выхода. То есть подъезд, где прячется Саня, глухой. Лестница и перекрытия обрушены, все выходы завалены плитами и битым камнем. Деваться оттуда моему напарнику некуда.

У меня нет времени на раздумья. Еще пара минут, и чужаки не оставят от моего наблюдателя даже праха.

Осторожно выглядываю из окна и замечаю засевших в двух воронках чужаков. На их головах надеты черные непрозрачные шлемы, но я знаю, что под ними прячутся страшные четырехглазые морды. Занятые обстрелом Вонючки, чужаки меня не видят. Вероятно, решили, что прикончили еще первым зарядом.