Звездные судьбы. Исторические миниатюры

— Бубнит и бубнит, и все в рифму, и рифму… Помилуй Бог, с ума спятить недолго! Знаю, что не по злому умыслу, а то еи-eйi, пришиб бы.

Насчет турецких ядер Александр Васильевич несколько преувеличивал, ибо сам любил говорить, что за всю жизнь им было получено семь ран: две — на войне, а пять — при дворе. И уж совершенно точно, что эти пять ран были куда более боле болезненны и опасны для здоровья. нежели первые две. Несмотря на то, что Суворов никогда не терял присутствия духа и чувства юмора, да и вообще был большим жизнелюбом, придворные нравы больно задевали даже его. Не случайно он всю жизнь предпочитал держаться от двора подальше и появлялся там лишь в случае крайней необходимости.

О жизнелюбии Суворова говорит и тот факт, что когда он был уже безнадежно болен и дни его — сочтены, Дмитрий Хвостов, желая подбодрить тестя, сказал, что лекари, мол, живо поставят его на ноги.

— Это хорошо, — усмехнулся Суворов, — только, ежели останусь жив, долго ли проживу?

Хвостов щедро пообещал ему как минимум пятнадцать лет. Суворов нахмурился, плюнул:

— Злодеи! Отчего не сказал — тридцать?

Было это за неделю до его кончины… Суворов умер 6 мая 1800 года и был похоронен в Александро-Невской Лавре. А ещё накануне в письме к другу заклинал:

«Только не Отнимайте у меня возможности до конца дней моих печься о пользе Отечества…»

Да можно ли было отнять то, что было предначертано свыше? Остановить генералиссимуса смогла только смерть. Отечеству же он верой и правдой служил пятьдесят три года.

Листая страницы российской истории, легко убедиться в том, что полководцев, равных Александру Васильевичу Суворову, в ней не было. А уж таких личностей в ранге генералиссимуса — тем более.

Царевна Ксения, или Вдовствующая невеста

После смерти Ивана Грозного трон унаследовал его младший сын, Федор, — человек, о котором сам его отец отзывался так:

«Постник и молчальник, быть бы ему монахом, а не царем».

И действительно, за четырнадцать лет, проведенных на троне, и даже в последние дни своей жизни царь Федор Иоаннович ни на минуту не задумался о том, что происходило в России и кто будет самодержцем после его смерти. В результате царем стал Борис Годунов, боярин худородный, но брат овдовевшей царицы Ирины.

В какой-то степени это было справедливо: Борис фактически правил Россией именем Федора все эти годы, и правил неплохо: в стране было относительно спокойно. Более того, его как бы «выбрал» царем сам народ — случай беспрецедентный. Но ни явные способности к управлению, ни «глас народа» не могли перевесить одного: загадочной смерти (или убийства?) в Угличе младшего сына Ивана Грозного — царевича Дмитрия. Сам Борис, вступая на престол, окружил себя таким избытком предосторожностей, что лишь укрепил окружающих в уверенности: убийца и узурпатор.

О том, как народ «избирал» на царствие Бориса, лучше и правдивее всего написал Александр Сергеевич Пушкин. Он, правда, не знал, что задолго до этого какие-то «звездочеты» (т. е. астрологи) предсказали Годунову, что он станет царем, но царствовать будет только семь лет.

— Хотя бы семь дней, — воскликнул в ответ он, — лишь бы царствовать!

Так что все отговорки при избрании на царство были лишь ломанием и кокетством: Борис стремился надеть шапку Мономаха, как юная девица — подвенечную вуаль: любой ценой, а там видно будет. Более того, он мечтал быть основателем новой династии — Годуновых. У Бориса было двое детей — дочь Ксения и сын Федор. Оба заплатили непомерно высокую цену за отцовские амбиции.

Но в день его коронации, 1 сентября 1598 года, никто не предполагал, насколько трагичны для России будут последствия этой церемонии. А меньше всего об этом думала шестнадцатилетняя Ксения Годунова — с этого момента ставшая царевной. Ей собственное будущее рисовалось в самых радужных красках, и поводов для такого оптимизма было предостаточно.

Прежде всего Ксения Борисовна представляла собой классический образец русской красавицы тех времен. Современники в один голос превозносили прелести этой стройной, яркой брюнетки с «союзными», то есть сросшимися на переносице бровями, пышными косами, огненными глазами и «телом, словно сделанным из сливок». Последнее наблюдение, впрочем, придется оставить на совести летописцев: кто из посторонних мог видеть русскую боярышню — тем более царевну! — тех времен без непременных пышных одеяний от шеи до пят?

Впрочем, Ксения «типичной» боярышней не была: отец постарался дать ей европейское образование и воспитание, желая упрочить свой трон союзом с каким-нибудь европейским монархом. А посему не спешил выдавать дочь замуж за кого-либо из русских бояр, хотя Ксения могла рассчитывать на самых знатных и богатых женихов.