Звёздные войны (рассказы)

– Он штурмовал Храм! – с отчаянием вскрикнул Кеноби. Глаза Джинна полыхали звездами.

– Он? Скажи, ученик, сколько стражей было в Храме? Один? Два? Скажи, кто их тренировал? Дроид? Или, быть может, Цин Драллиг, мастер всех форм боя на мечах? А? Скажи, ученик, один воин, пусть и Избранный, пусть и с легионом за спиной, мог убить всех, кто там находился? Стражей? Джедаев? Рыцарей, падаванов, мастеров? Скажи? Где была охрана Храма? Где был Йода, который является сильнейшим Консулом? Где был Корпус Провидцев? Где были все остальные? Они ослепли? Оглохли? Или… Они трусливо отвернулись в сторону?

Кеноби молчал, комкая робу.

– Один не мог. И что это означает?

По щекам Оби-Вана текли слезы, но голос был твердым, хоть и тихим.

– Ему помогли. Изнутри.

– Да, ученик. Ему помогли. Я не знаю, кто, и мне, если честно, плевать.

– Что? Но…

– Джедаи заросли жиром. Они избрали только одну сторону, забыв, что у Силы их две. Они забыли, что когда-то такая же судьба постигла ситхов. Они возгордились… и закономерно пали, как колосс на глиняных ногах.

Тяжелое молчание вновь опустилось на пустыню.

– Сенаторы проголосовали за Империю, – неожиданно ожил Кеноби. – Хлопали… Радовались.

– Как и всегда, – пожал плечами призрак. – Под гром аплодисментов.

– Учитель…

– Да, падаван?

– Почему вы сказали, что я повторяю судьбу Дуку?

– А подумать? – остро взглянул Джинн. Неожиданно он встал, и ободряюще сжал плечо мужчины.

– Прощай, Оби-Ван. Мое время истекло.

– Но…

– Подумай, Бен. Хорошо? Просто подумай. Не позволяй догмам и кодексам застилать тебе глаза. Обещай.

– Обещаю.

Призрак растаял, заставив тоскливо сжаться сердце. Оби-Ван вздрогнул, судорожно завертев головой. Он сидел на камне, занимался рассвет… Потерев лицо, мужчина встряхнулся, размышляя. Сон это был или нет, неважно. У него появилась пища для размышлений, и многое предстоит переосмыслить.

Очень многое.

* * *

Ночной разговор заставил встряхнуться и посмотреть на свою жизнь и все остальное совершенно другими глазами. Оби-Ван вспоминал все, что только мог, начиная с момента попадания в Орден и заканчивая настоящим.

Он вспоминал свою бытность в качестве падавана, учеба, постоянные уроки и тренировки. Вспоминал, как боялся попасть в Сельхозкорпус. Для него это было неприемлемо, все равно, что клеймо неудачника и аутсайдера. Он вспоминал, как пытался выставить себя в лучшем свете, когда прошел слух, что несколько раз заглядывающий в тренировочный зал высокий мужчина ищет себе падавана.

Он вспоминал бой, вспоминал, с какой страстью сражался, с каким отчаянием и надеждой. Это был шанс, последний шанс стать падаваном, ведь никто не хотел его брать, невзирая на успехи, слишком уж шебутным, непослушным и себе на уме он был.

Оби-Ван вспоминал, и сжимал кулаки. Он с легкостью проводил параллели между собой тогдашним и Энакином.

Потом было ученичество у Джинна. Долгая притирка характеров, недоверие и непонимание, постоянные одергивания и стремление заставить его следовать кодексу. Много времени прошло, прежде чем они научились понимать друг друга… Даже не так: прежде, чем они научились слышать и слушать друг друга.

Понимание пришло гораздо позже…

А потом была встреча с ситхом, смерть учителя и… Убийство ситха.

Кеноби раз за разом крутил в голове эту сцену, раз за разом вскрывал кровоточащую рану, пока в один из дней не увидел то, что долгие годы отбрасывал, погребал в памяти, заставлял себя забыть.

Он вспоминал, как желал смерти ситху, как вспыхнуло в его груди пламя неистовой ненависти, как он бросился, ощутив прилив сил, и радость и опустошение после того, как монстр был повержен.

– Великая Сила… – потерянно прошептал мужчина, осознавая страшную истину. В тот момент он поддался Темной стороне, позволил своим страстям себя нести, позволил им управлять собой…

Не в этот ли момент вся его сущность изменилась?

Именно после этого боя он уцепился за Кодекс, как за спасительную соломинку. Страх перед Падением приходил к нему снова и снова, став постоянным спутником, заставляя следовать требованиям неукоснительно, позволяя догмам заменить ему все.

Он сам заковал себя в цепи и взял в руки костыли, хотя не калека, и мог идти свободно и без препон.

Именно поэтому он постоянно ломал Энакина, превращая в свое подобие, именно поэтому он заставлял его следовать кодексу, а не думать, именно поэтому он ревновал своего падавана к канцлеру, ведь мальчишка отзывался о Палпатине только положительно, он считал его своим другом и наставником…

Ревность. Вот, что он чувствовал. И зависть.

Он выкорчевывал эти мысли, прятал правду от самого себя, но теперь видел…

Там, сражаясь с ситхом, он поддался зову Темной стороны и пал. Пусть на мгновение, но этого хватило для самообмана.

Что ж… Он считал себя джедаем? Безупречным? Следующим Кодексу? Он и стал им. Догма заменила ему все. Он ведь стал членом Совета не просто так. Стать магистром не так легко, как кажется, там определяется политика Ордена, а политика – это всегда грязь и кровь. Сколько раз он отмахивался от слухов? Сколько раз он интриговал, чтобы отвести от себя и Энакина подозрения и упреки?

Сколько?