Звездные взломщики

Юлиан быстро взглянул на меня — судя по всему, он не мог понять, издеваюсь я или говорю правду. Но на моем лице была написана столь явная тревога по поводу заветов святого Патрика, что Юлиан расслабился.

— Вы правы, брат Ирвин. Нам пришлось сделать этот лифт только в силу необходимости. Здесь уже есть лестница, еще одна сильно бы ослабила свод.

— Да, брат Юлиан, я понял… А куда ведет этот лифт?

— На верхний уровень, там живут и молятся наиболее мудрые и просвещенные братья..

— Нам туда? — Я с затаенной надеждой взглянул на лифт.

— Нет, брат Ирвин. — По лицу Юлиана скользнула злорадная усмешка. — Идите с братьями, они проводят вас и покажут вашу келью. А мне надо доложить брату Фредерику о нашем прибытии и передать ему эти чудесные дары… — Юлиан сжал в руках ящичек с драгоценностями, повернулся и подошел к лифту. Я с завистью смотрел за тем, как лифт понес его наверх, потом вздохнул и поплелся следом за братьями — они уже начали подниматься по лестнице.

К моему удивлению, подъем оказался довольно коротким. Не прошло и десяти минут, как я оказался в длинном узком полутемном коридоре, по обеим сторонам которого располагались монашеские кельи.

— Брат Ирвин, ваша келья тридцать шестая… — Брат Игорь тронул меня за плечо. — Это прямо и направо по коридору. В два часа дня общая молитва, потом обед. Часы у вас в келье, но я все равно зайду за вами.

— Спасибо, брат Игорь… — Слегка поклонившись монаху, я пошел искать свою новую обитель.

К моему удивлению, она оказалась достаточно комфортабельной — разумеется, по сравнению с корабельными апартаментами. Кровать была покрыта тонким матрасиком, подушкой служил толстый матерчатый валик. Но самым приятным было то, что под кроватью я обнаружил пару отличных армейских башмаков. Правда, в душу мне туг же закралось сомнение — уж не проверка ли это? Не конкретно для меня, ведь никто на Скагерраке не знал о моем прибытии, а для всякого вновь прибывшего? Именно поэтому я лишь примерил обновку — башмаки оказались мне почти впору — и с сожалением поставил их обратно под кровать. Затем стал ждать молитвы — а точнее, обеда, который, по словам брата Игоря, должен за нею последовать. Часы на стене моей кельи были похожи на земные, но шли немного медленнее, отставая каждый час примерно на восемь минут, я специально проверил это по своим наручным часам. Насколько я помнил из почерпнутых еще на Земле сведений, продолжительность суток здесь равнялась двадцати семи часам плюс сколько-то там минут, поэтому местный час и был немного длиннее нашего.

Без четверти два в дверь кельи осторожно постучали, вошел брат Игорь.

— Пора на молитву, брат Ирвин…

— Да, я готов… — Я встал и с готовностью шагнул к двери, но Игорь остановил меня.

— Здесь мы не ходим в такой обуви. Наденьте вон ту, под кроватью…

— А как же заветы святого Патрика? — спросил я, с готовностью скидывая осточертевшие мне башмаки.

— Мы носим деревянную обувь лишь во время полета, отдавая этим дань уважения святому Патрику. Здесь у нас все по-другому.

— Что ж, не буду нарушать ваши традиции… — Мой голос был тих и печален, но в душе играла музыка. — Я готов…

Выйдя из кельи, мы снова спустились вниз, в новой обуви это было сплошным удовольствием — я и не знал, что обычная ходьба может быть столь приятной. Затем мы вошли в один из боковых тоннелей и вскоре вышли к огромному полутемному залу, освещение было лишь там, где располагалась трибуна. На стенах зала я заметил несколько мощных динамиков, сразу за трибуной находился огромный экран видео. Судя по всему, монахи не брезговали современной техникой.

В зале уже было довольно многолюдно. Как только мы с Игорем вошли, к нам подошел брат Юлиан.

— Брат Ирвин, — сказал Юлиан, взглянув на меня, — я передал ваши дары брату Фредерику, он был весьма впечатлен вашим бескорыстием. Сразу после молитвы и трапезы он хочет побеседовать с вами и приглашает вас к себе.

— Благодарю, брат Юлиан. — Я слегка поклонился. — Я буду рад познакомиться с этим удивительным, вне всякого сомнения, человеком.

— Я в этом уверен… — Брат Юлиан вдруг стал очень серьезным. — Вот, кстати, и он сам…

В зал вошел высокий человек лет сорока пяти, весьма хорошо сложенный, с небольшой аккуратно подстриженной бородкой. У него были правильные черты лица, тяжелый пронзительный взгляд. Но главным в этом человеке, на мой взгляд, была исходившая от него необъяснимая сила. Его движения были величавы и властны, при одном его появлении разом стихли все разговоры, в зале повисла гробовая тишина. Я тяжело сглотнул — вот это да…

Взойдя на трибуну, брат Фредерик небрежно повел рукой. Монахи, и я в их числе, опустились на колени.