Разумеется, этот диалог не был слышен никому из честной компании, но Мрачный Ровесник почему-то усмехнулся и вылез из машины.
— Чтобы никого не стеснять, отцы, я, пожалуй, доберусь своим ходом. Чао!
С этими словами он ринулся в ближайшее кольцо метели и исчез. «Москвич» тотчас же завелся и поехал проторенными путями к всемирно известному ресторану «Нашшараби».
О «Нашшараби», «Нашшараби», затмивший «Максима» и «Уолдорф-Асторию»! О эта Мекка шестидесятых годов нашего столетия! Сердце какого москвича, ленинградца, сибиряка или уральца, да и любого человека, хоть бы и датчанина, не дрогнет при входе под эти своды с тигриными мордами и волоокими красавицами; под эти своды, хранящие и выбалтывающие столько тайн, слышавшие столько тостов и клятв и даже не покрасневшие от вранья; под эти своды, где бьется «дикарский напев зурны» и биологический вой саксофона, где одуряющий запах коронного блюда «чаво» (телячьи уши и цыплячьи гузки в соусе из коктейля «Карузо») ввергает в смущенье даже испытанных гастрономов Барбизона, какое сердце не дрогнет?
Совершенно неизвестно, каким транспортом воспользовался Мрачный Ровесник, но он уже ждал компанию Малахитова возле ресторана, держась чуть в стороне от засыпанной снегом прошлогодней еще очереди.
— Этот с тобой, Левка? — спросил швейцар Мурат Андрианыч.
Андрианыч был персоной настолько весомой, что тыкал даже самым почтенным гражданам, а взаимную вежливость соблюдал только с теми, кого не пускал, то есть практически со всем человечеством.
— Со мной, со мной, Андрианыч! — воскликнул Лева. — Тебе привет, Андрианыч, от Тура Хейердала!
— Ответный отпиши Туру, кланяйся, — прогудел Андрианыч.
Такие вот приветы, теплые знаки человечьего внимания были старику дороже, чем самые щедрые чаевые. Да и в чаевых ли смысл жизни, подумайте сами?
Облепленный травестюшками, Лева под руки с ровесниками прошел в ресторан.
— Малахитов с детьми, — уважительно говорили в очереди. — Семь дочек…
— А эти-то двое — братья?
— Друзья. Один боксер гэдээровский, а второй — космонавт-10!
— Оставьте, товарищ, это коллега Малахитова…
— А вы больше всех знаете?
— Представьте, знаю! Сестра моей жены…
Вечер для очереди уже не пропал даром.
«А мы тоже жевали и время не теряли. Сами видели, как вошел Лева Малахитов с семью японками. Вошел такой красивый, стройный, в калориферном свитере на полупроводниках. Ей-ей, свитер у Левы сделан по заказу самим Леви Страусом на заводе „Филипс“ и весь пронизан платиновыми проволочками, которые хошь — обогревают, хошь — охлаждают, в зависимости от внешней температуры…»
Сдержанный, с налетом драматизма, Лева шел через гудящий зал.
— О, девочки, Малахитов появился!
— Может, это и банально, но мне он нравится. Хорош, сукин сын!
— Левка, салют! Не видит! Зазнался, гад!
— Помилуйте, да ведь это же ходячий анахронизм, ископаемое! Вся эта его сверходаренность, его экзальтация… Да-да, его время прошло… Мамонт, птеродактиль…
— Говорят, совсем с круга спился…
— Да нет, женился в пятый раз! В Латинской Америке женился!
— Надо попросить — может, споет?
— Мистер Сиракузерс, появился Малахитов. Хотите с ним сфотографироваться?
— Как вы думаете, удобно будет, если вот я, дама, приглашу Леву на танец? Да я шучу, шучу!
— Дорогой, ящик «кларети» на стол Малахитову! Сдачи не надо.
— Видели его новую скульптуру?
— Примитив!
— Вы сноб! Лично я всегда на ночь перечитываю его дивный «Трактат о поваренной соли»…
— Ой, девочки, я бы ему с закрытыми глазами отдалась, только страшно…
— Мистер Малахитов! Ой, прости, Левка, совсем я зарапортовался. Я из Общества культурных связей, Шурик. Мы с тобой знакомы. Помнишь, в Дамаске? Ты у меня огоньку попросил. Слушай, с тобой хочет выпить и сфотографироваться аргентинский скотопромышленник Сиракузерс и его подруга, дочь магараджи Аджарагам. Профессор Виллингтон из Кембриджа намерен подарить тебе свою всепогодную кепку… Ты же понимаешь, как это важно.
— Лева! Привет от мастеров кожаного мяча. Помнишь, матч в Барселоне? Почему на тренировки не ходишь?
— Товарищ Малахитов, вас Жан-Люк Годар спрашивал и Марина Влади.
— Анахронизм, ходячее ископаемое…
— Привет, привет, привет, друзья и господа! Привет, Таня, Наташа, Клодин! Помню, все помню, этого не забыть, Марыся…
С этими словами Лева подвел свою компанию к свободному столику. Не прошло и пятнадцати минут, как возле столика вырос статный официант Леон.
— «Чаво»? — с привычной хмуростью спросил он.
— Молодец, Леон, — заискивающе улыбнулся Лева. — «Чаво» на всех, по-малахитовски, с постным маслом, с укропом, с уксусом, с японским соусом «щуи». Повар знает.
— Это не пойдет, — отрезал Леон.
— Ну?! — вскричал Лева, обводя взглядом всю компанию. — Видите? Это начало конца! — Оперев голову на кулак, он горько произнес: — Падает, падает моя популярность…
— Популярность ваша, товарищ Малахитов, вовсе не падает, — хмуро сказал Леон. — Постного масла у нас на кухне нет.
— Ну давайте, давайте ваше «чаво», — устало сказал Лева. — Вот оно уже у меня где стоит, в ухе. — Он показал пальцем на свое трехмакушечное темя.