Звездный час любви

Она выглядела такой беззащитной. Джефферсон готов был остановиться в любой миг, как только она подаст знак. Но Брук не пошевелилась. Он подошел к кровати и, нависая над ней, почувствовал себя большим болваном. Она посмотрела сквозь пальцы, сделала долгий вздох, дрожа как осиновый лист на ветру. Учитывая, насколько она напугана, уже один его размер наверняка выглядел устрашающе.

– Извините, я чувствую себя как великан-людоед из сказки.

Брук икнула, снова выглянула сквозь пальцы, и на ее лице появилась дрожащая улыбка.

– Я надеюсь, вас зовут Рек.

– А кто это? Я не знаю.

– Это из «Я и Рек». Детский фильм про великана.

– Я не знаток детских фильмов.

– Рек оказывается хорошим парнем, несмотря на внешность. – Она наконец перестала всхлипывать, и Джефферсон смог подойти еще чуть ближе.

Неужели ему хотелось, чтобы она считала его хорошим парнем? Нет, только не это. Такие женщины, как она, имеют обыкновение возлагать излишние надежды на парней, которых считают хорошими. И как большинство таких парней, он, в конце концов, наверняка разочаровал бы ее. Но только не сегодня. Сегодня можно побыть хорошим парнем. Джефферсон не знал, что сделать, чтобы не казаться таким огромным на фоне ее хрупкости. Не найдя ничего лучшего, сел на край кровати рядом с ней. Под тяжестью его веса матрас просел, и Брук соскользнула ближе к нему. Он почувствовал прикосновение ее голых ног.

По-настоящему хороший парень не испытал бы такого острого и болезненного чувства от близости женщины. Брук не попыталась вдавиться в стену, просто уставилась на него огромными, полными слез глазами.

– Итак, Брук, за кого вы меня приняли?

Она не сразу поняла, что это имя относится к ней, лишний раз подтвердив свое неумение лгать. Но ложь, очевидно, как-то связана с ее страхами и слезами. Джефферсон понял, что сейчас не время давить на нее, заставляя сказать правду.

– Я… я… я приняла вас за другого, – с трудом выдавила она.

– Это радует. – Он старался говорить спокойно и равнодушно. – Возможно, я бываю раздражителен. Но не настолько страшен, чтобы заслужить удар лампой по голове.

– Простите меня.

– По правде сказать, я никогда раньше не сталкивался с такой реакцией со стороны женщины.

Он заметил на ее лице слабый намек на улыбку, и это его воодушевило. Видимо, придется завоевать доверие пугливого оленя на лесной поляне.

– Конечно, я и не думаю, что сталкивались. – Она покраснела.

Ну вот, только этого не хватало. Уж лучше бы снова соврала. Он должен был догадаться об опасности. Домработница считает его привлекательным. И хорошим парнем. Теперь она явно не умрет от страха. Джефферсон приказал себе встать и уйти, но добрый дурак, сидевший внутри, не позволял этого сделать.

– Кто он? Кто, черт возьми, так вас напугал?

Он понимал, что говорит совершенно неприемлемым тоном, но не мог сдержать ярости на человека, за которого его приняла Брук. Она сжалась, будто чувствовала себя виноватой в том, что так напугана и допустила столь непростительную слабость.

– Мне просто приснился страшный сон, – глухо пробормотала она.

И снова соврала. Это не просто страшный сон. «Ну да ладно. Оставим до лучших времен». К тому же, это явно не его ума дело. Пора выбираться из этой ситуации.

Но хороший парень не мог просто взять и уйти. Хороший парень усердно искал слова, чтобы ее успокоить. Вот только страшно эгоцентричный парень слишком долго занимался исключительно своими делами, да так ни одного и не нашел. Бизнес-аналитик уже давно считал чувствительность недопустимой слабостью. Хороший парень не мог не заметить, что она вся дрожит, а между пальцами, которыми она закрывала лицо, до сих пор блестят слезы. Плохой парень тяжело вздохнул и, сам того не желая, подчинился хорошему парню. Здесь не место для цифр. Для слов. Для уравнений. Для анализа.

И Джефферсон Стоун сделал то, что сделала его бабушка, когда у нее на пороге появился испуганный, убитый горем сирота.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально.

И снова неправда. Ее голос дрожал, будто она держала в руках отбойный молоток. Брук сердито смахнула предательские слезы.

Какой-то инстинкт, или воспоминание о маленьком мальчике, которым он когда-то был, какое-то врожденное понимание, что такое доброта и что от него требуется, заставил Джефферсона приподнять ее и посадить к себе на колени. Ее сомнения и слабая попытка сопротивляться продлились не больше секунды. Потом она уткнулась ему в грудь, щекоча подбородок кудряшками, и он почувствовал, как намокает от ее слез рубашка.

– Все хорошо, – успокаивал он. Его голос, не привыкший к таким нежным интонациям, звучал хрипло. – Все хорошо, милая. Вам ничего не угрожает.