Звездный час по тарифу

– Не говори ерунды, Ксения! Кому нужна эта нудная и неблагодарная профессия банкира? Князь Сухоцкий использует меня в целях личного обогащения, и таким манером я никогда не стану миллионером. Я только управляю деньгами, которые принадлежат его сиятельству, мне самому ничего не перепадает... Не говори Лизоньке, куда я уехал, по официальной версии я направился в Барра-Гуартибу, чтобы урегулировать вопросы об ипотеке. А вернусь я с карманами, полными отборных изумрудов!

– Папочка, я прошу тебя, оставь эту затею! – умоляла отца Ксения, но Самдевятов остался непреклонным – он желал наведаться в джунгли, чтобы найти изумрудные копи пирата Альзорно. Напрасно Ксения внушала отцу, что карта поддельная.

Самдевятов рассвирепел:

– Что ты понимаешь в этом, девчонка? И кто ты такая, чтобы указывать мне, своему отцу? Я что, подделку не могу отличить от оригинала?

Ксения смолчала и не стала говорить, что иногда человек видит только то, что желает видеть. Следующим утром, на рассвете, Федор Архипович отбыл «по делам банка». Он обещал жене и дочери, что будет регулярно писать и вернется через три недели.

Прошло четыре месяца, а от Федор Архиповича не пришло ни единой весточки, в Барра-Гуартибе, втором по величине городе республики, никто не знал, что случилось с Самдевятовым: туда он так и не доехал. Елизавета Порфирьевна была безутешна, отчего-то вбила себе в голову, что ее муж стал жертвой бандитов, и постоянно наведывалась к местным колдуньям и ворожеям, каждая из которых, подстегнутая золотой монетой, выдавала страшные версии: Федор Архипович находится в плену у индейцев-каннибалов, лежит без памяти в больнице, подвергся нападению головорезов. Не вынеся мучений матери, Ксения рассказала ей о затее отца. Елизавета Порфирьевна отхлестала девочку до щекам и оттащила в подвал, где продержала ее до вечера. Только потом, немного придя в себя, maman соизволила освободить Ксению.

– Как ты могла скрывать от меня правду! – рыдала Елизавета Порфирьевна. И у нее вырвалось то, что давно терзало ее: – Ты любишь Федора больше, чем родную мать!

– Мамочка, – пыталась успокоить разошедшуюся Елизавету Порфирьевну девочка, но не смогла.

Maman брякнулась в обморок, заявив, что у нее – сильнейший приступ головокружения, заставила послать за доктором, который, поколебавшись, вынес диагноз: переутомление. С мокрым компрессом на голове Елизавета Порфирьевна лежала в полутемной комнате и громко стонала, время от времени проклиная мужа, дочку и отчего-то покойного батюшку графа Белогорского.

Доктор навестил больную еще два раза и, стушевавшись, решился на разговор с Ксенией.

– Сеньорита, буду с вами откровенен, – сказал медик, – у вашей матушки типичный нервный припадок. Он вполне объясним тем душевным волнением, кое она испытала, переживая за вашего отца. Но меня смущает...

Доктор замолк и подумал, стоит ли посвящать малолетнюю девочку в подобные тонкости, но все же решил поделиться своими подозрениями.

– Меня смущает то, с каким наслаждением ваша матушка изображает из себя больную. Внушают опасения и ее резкие перемены настроения, беспричинный гнев, который моментально переходит в смех. Я бы посоветовал вам обратиться к моему хорошему другу, который занимается душевными заболеваниями...

Ксения едва не расплакалась – неужели maman не в себе? Конечно, она часто страдает от приступов гневливости, несправедлива и излишне придирчива к слугам, но разве это может служить надежным симптомом чего-то страшного?

– Батюшка, я знаю, это все ваши проделки! – стенала Елизавета Порфирьевна в будуаре. – Это вы, старый черт! Я же помню, как вы улыбались в гробу! И не мертвый вы вовсе! Вы мстите мне за то, за то... что я пожертвовала вашей жизнью, чтобы родить здорового ребеночка! Ах, батюшка, я найду способ усмирить ваше потустороннее влияние!

Ксения, которая слышала эти сбивчивые безумные речи, в глубине души опасалась, что доктор может быть прав. Шадрины, как могли, оказывали девочке поддержку. Пелагея гладила ее по голове и приговаривала:

– Вот увидишь, вернется твой папенька, и все будет как раньше!

Даже Алешка затих и старался быть полезным Ксении. И ей отчего-то было приятно осознавать, что он находится рядом с ней!

По прошествии почти пяти месяцев поздно ночью особняк огласили удары во входную дверь и дикий рев:

– Открывайте немедленно, я вернулся!

Елизавета Порфирьевна, крестясь и божась, вцепилась в руку дочери и запричитала:

– Это папенька, граф Белогорский, вернулся, я так и знала! Он нашел нас и за океаном. Сгинь, нечистый, сгинь!

Встревоженный Иван Иваныч со свечой в руке отворил входную дверь. На пороге стоял Самдевятов – но в кого он превратился! Федор Архипович исхудал, одежда висела на нем, как на скелете, от прежнего элегантного костюма не осталось и следа, он был облачен в рваную куртку, штаны и запыленные башмаки. Он сильно загорел, лицо обрамляла седая борода, которая делала его похожим на попрошайку или бездомного. Нечесаные сальные волосы патлами падали на плечи.

Охнув, Ксения бросилась к отцу. Федор Архипович прижал ее к себе и прошептал: