Звездный час Уилта

– Если мне предоставят сводку покафедрального распределения нагрузки в аудиторных контактных часах, – заливался доктор Мэйфилд, – мы сможем подвергнуть компьютерному анализу те разделы программы, из-за которых нынешнее штатное расписание не отвечает режиму экономии.

Заведующие кафедрами озадаченно молчали. Доктор Борд фыркнул, и ректор угодил в эту ловушку.

– Ну, Борд? – спросил он.

– Так, ничего особенного, – ответил заведующий кафедрой новых языков. – Впрочем, спасибо, что поинтересовались моим мнением.

– Но вы же поняли, о чем проект доктор Мэйфилд.

– Догадался. Только потому, что работаю здесь не первый год и научился разгадывать словесные ребусы. В данном случае меня смутило выражение «аудиторные контактные часы». Насколько я понимаю слово…

– Доктор Борд? – взмолился ректор, жалея, что не может сию же минуту уволить нахалаю – Разве так трудно сказать, сколько контактных часов в неделю имеет каждый преподаватель вашей кафедры?

Доктор Борд для вида полистал записную книжку.

– Ни одного. – сообщил он наконец.

– Ни одного?

– Именно так.

– Вы хотите сказать, что преподаватели вашей кафедры занятия не ведут? Вранье! Если бы…

– О занятиях и речи не было. Доктор Мэйфнлд спросил, сколько аудиторных…

– Черт с ними, с аудиторными. Он имел в виду практических.

– Я так и понял. Но если бы кто-нибудь из моих преподавателей вздумал щупать студентов, я бы не то что часа – и минуты…

– Борд! – зарычал ректор. – И моему терпению есть предел! Отвечайте на вопрос.

– Я уже ответил. «Контакт» означает прикосновение. Значит, «контактный час» – это час, когда кого-нибудь трогают. Проверьте в любом словаре: «контакт» происходит от латинского contactus, неопределенная форма глагола – contigere, причастие прошедшего времени – contactum. С какой стороны ни зайди, смысл один: «прикосновение». При чем тут учеба?

– Господи боже мой! – ректор стиснул зубы. Но доктор Борд не унимался:

– Я, правда, не знаю, какие методические приемы использует на занятиях доктор Мэйфилд. Может, он считает нужным в педагогических целях лапать учащихся, но на моей кафедре…

Ректор взорвался:

– Прекратите немедленно! Всем заведующим подсчитать, сколько часов отводится на занятия по их кафедре, и представить мне справку в письменном виде.

Заседание закончилось. В коридоре доктор Борд сказал Уилту:

– Так редко удается вступиться за чистоту языка. По крайней мере, Мэйфилду я хвост прищемил. А то он совсем рехнулся.

Об этом же Уилт говорил с Питером Брейнтри, сидя час спустя в баре «Кот в мешке».

– Да у нас весь колледж со сдвигом, – рассуждал Уилт, прикладываясь ко второй кружке пива. – Мэйфилд раздумал открывать курсы для аспирантов и отказался от затеи превратить Гуманитех в этакую академическую империю. Теперь он помешан на режиме экономии:

– Не трави душу, – отозвался Брейнтри. – Средства на учебники в этом году сократили наполовину. Фостера и Карстона так допекли, что они раньше времени ушли на пенсию. Если так дальше пойдет, что мне делать с «Королем Лиром»? В аудитории шестьдесят человек, а книг всего восемь.

– Ты их хоть чему-то учишь. Попробовал бы ты преподавать мастерство самовыражения на третьем курсе у автомехаников. «Мастерство самовыражения»! Эти черти знают свои автомобили до тонкостей, а мне кто бы объяснил, что за штука такая – «мастерство самовыражения». Вот на что тратятся денежки налогоплательщиков. И к тому же я больше просиживаю на заседаниях, чем. с позволения сказать, учу. Злости не хватает.

Брейнтри уже не раз видел Уилта в таком настроении и поспешил сменить тему:

– Как поживает Ева?

– «Plus зa change, plus c'est la mкme chose»1. Впрочем, не совсем. Она, слава богу, ушла из Комитета по борьбе за право голоса для одиннадцатилетних. Приходили тут два агитатора из ВЕЛОСИПЕДа, так после разговора с ней у них уши в трубочки посворачивались.

– Из ВЕЛОСИПЕДа?

– «Ведомство локализации и сбора информации о педофилах». Ну, о тех, кого раньше называли «совратителями малолетних». Ведомство добивается, чтобы детишкам дали право распоряжаться собой с четырех лет. Нашли кого агитировать – Еву! Я не успел им объяснить, что, судя по нашим четырем близняшкам, «четыре» у нас в семье несчастливое число. Ох, и задала она этим агитаторам? Они уж и не рады были, что заглянули в дом сорок пять по Оукхерст-авеню. Наверно, подумали, что оказались в зоопарке и вели дискуссию с тигрицей в вольере.

– Так этим гадам и надо.

– А мистер Биркеншоу за что пострадал? Саманта кликнула остальных близняшек, и они мигом организовали комитет под названием ПРИЗМА – «Против растления и изнасилования малолеток». Поставили в саду мишень. Соседи вовремя возмутились, а то один соседский мальчонка из-за этих забав чуть сам себя не кастрировал. А ведь близняшки еще только разминались. Достали ножички – знаешь, такие кухонные тесаки – и давай метать в цель. Эммелина с восемнадцати футов попала в мошонку, а Пенелопа с десяти просадила эту хреновину насквозь.

– Хреновину? – вяло переспросил Брейнтри.