Звездный десант

В ту ночь, что последовала за увольнением Хендрика, я чувствовал себя хуже, чем когда-либо в лагере Кюри. Я не мог уснуть — если вы прошли учебный лагерь, то должны понимать, насколько потрясен должен быть новобранец, чтобы с ним случилось такое! Но на учениях днем я не был, да и плечо — несмотря на то что врач признал меня выздоровевшим, — все еще побаливало. А тут еще письмо от мамы из головы никак не шло… Вдобавок, стоило мне закрыть глаза, я опять слышал — ССС — ХЛОП! — и видел, как Хендрик обвис, привязанный к столбу.

На шевроны мне было плевать. Они больше ничего не значили — я твердо решил уволиться. Если б не поздняя ночь да отсутствие бумаги и ручки — я уволился бы прямо сейчас.

Тед дал промашку — ему понадобилось на это от силы полсекунды. Ведь все вышло действительно случайно. Хоть и ненавидел он службу — а кто ее любит?! — но все же собирался отслужить срок и получить избирательные права. Тед хотел стать политиком — постоянно об этом говорил. Мол, стоит ему получить гражданство — «вот увидите, сразу многое изменится!» Теперь ему не придется занимать никаких должностей. Стоило самую чуточку расслабиться — и все! Крышка.

Но если такое стряслось с ним, то и со мной может! Ведь и я от случайностей не застрахован! Завтра или на будущей неделе… И даже уволиться не дадут, иначе как под барабан и с исполосованной спиной.

Да, пора признать, что я ошибался, а прав был отец. Пора взять лист бумаги и скорей — домой! Сказать отцу, что готов ехать в Гарвард, а потом заниматься нашим бизнесом — если, конечно, отец не передумал. Надо пойти к сержанту Зиму прямо утром и сказать ему, что с меня хватит. Но это — не раньше утра. Сержанта Зима можно будить только ради чего-нибудь экстренного, а не из-за всякой ерунды — уж будь уверен! Кого угодно — только не Зима.

Сержант Зим…

Он беспокоил меня не меньше, чем случай с Тедом. Когда заседание трибунала кончилось и Теда увели, он сказал капитану Френкелю:

— Разрешите обратиться к командиру батальона, сэр!

— Конечно. Я как раз собирался поговорить с вами. Садитесь.

Зим бросил на меня взгляд, и то же самое сделал капитан. Я понял, что лишний здесь. В приемной не было никого, только пара писарей-штатских. Выходить наружу я не решался — капитан мог зачем-нибудь вызвать меня. Я нашел недалеко от двери кресло и сел.

Сквозь перегородку мне было слышно, о чем они говорят. Штаб батальона был, можно считать, домом, так как в нем находилось стационарное оборудование для связи и записи, однако это было всего лишь «полевое строение облегченного типа» — проще говоря, хибара; так что внутренних перегородок все равно что не было. Я сомневался, что штатским что-либо слышно — оба они были в наушниках и склонились над пишмашинками, да они и внимания не стоили. Подслушивать я не намеревался, но тем не менее все слышал. Зим говорил:

— Сэр, я прошу перевода в боевую часть.

— Не слышу, Чарли, — отвечал Френкель. — Опять меня слух подводит.

Зим:

— Я серьезно, сэр. Эта служба — не для меня.

Френкель раздраженно сказал:

— Прекратите ныть, сержант! Во всяком случае, сперва следует разобраться с делами. Что стряслось?

Зим выдавил:

— Капитан, мальчишка не заслужил десяти плетей.

— Верно. Не заслужил. И ты знаешь, кто во всем виноват. Я — тоже.

— Да, сэр. Знаю.

— Ну так что же? Ведь ты лучше меня знаешь — на этой стадии ребята все равно что дикие звери. Ты знаешь, когда можно поворачиваться к ним спиной, а когда — нет. Тебе известны установка и приказ по поводу статьи девять-ноль-восемь-ноль — нельзя давать им ни одного шанса нарушить ее. Конечно, они будут пытаться — если бы они не были агрессивными, то не годились бы для Мобильной Пехоты. В строю они послушны; они не опасны, когда едят, спят или сидят на собственных хвостах и слушают лекции. Но выведи их в поле, или на учения, или куда угодно — где они заводятся и в крови у них полно адреналина, — они сразу превратятся во взрывчатку почище гремучей ртути.

Ты знаешь это, и твои инструкторы знают это; тебя учили — и выучили — постоянно быть начеку и все такие поползновения подавлять в зародыше. И вот объясни: как это могло случиться, что необученный новобранец смог подвесить тебе бланш под глаз? Он даже не должен был успеть дотянуться до тебя, ты должен был мигом отключить его, когда увидел, куда он нацелился. Почему ты позволил себе расслабиться? Может, ты потерял форму?

— Не знаю, — тихо ответил Зим. — Должно быть.

— Хм-м-м! Если так, то в боевую часть ты тем более не годишься. Но это не так. Или не было так еще три дня назад — мы с тобой работали спарринг. Так где же ты дал маху?

Зим ответил не сразу.

— Похоже, я подсознательно отметил его как одного из безопасных.

— Таких в природе не существует.

— Да, сэр. Но он был таким послушным. Так старался выслужить срок — у него никаких способностей, однако он упорно старался. И я, должно быть, посчитал его безопасным — подсознательно.

Помолчав, Зим добавил:

— Кажется, это оттого, что он мне нравился.

Френкель фыркнул:

— Инструктор не может позволять себе любить своих подчиненных.