Звездный десант

Сержант Джелал принял нас тепло, сказал, что часть нам досталась хорошая, «лучшая во всем космофлоте», да и корабль приличный, а черепов в наших ушах будто и не заметил. На следующий день он повел нас к лейтенанту, который, смущенно улыбаясь, очень по-отечески с нами побеседовал. Я отметил, что Эл Дженкинс уже не носит своего золотого черепа. Я тоже спрятал свой, потому что заметил, что их не носит никто из Дикобразов Расжака.

Здесь это было не в обычае, потому что Дикобразы Расжака не смотрели на то, сколько боевых бросков у тебя было и какие; ты либо был Дикобразом, либо нет, и если нет, то плевать, кто ты такой. Раз уж мы пришли к ним не салажатами, а обстрелянными ветеранами, они приняли нас со всем возможным уважением и доброжелательством, но все же довольно официально — мы были гостями, а не членами семьи.

Однако меньше чем через неделю мы ходили с ними в бой и тогда уже превратились в своих — родных, настоящих Дикобразов; нас называли по именам и при случае отчитывали безо всяких — все равно мы теперь были братья по крови, и можно было одалживать нам и занимать у нас, и признавать за нами право спорить и иметь свое дурацкое мнение — и высказывать свое, прямо противоположное. Мы даже называли по именам наших непосредственных начальников, если только они не были «при исполнении». Сержант Джелал был «при исполнении» постоянно, если только не в увольнении, — тогда он был Джелли и изо всех сил старался показать, будто его княжеское звание среди Дикобразов ничего не значит.

Но лейтенант всегда был только «лейтенант», а не «мистер Расжак» и даже не «лейтенант Расжак». Просто «лейтенант», и в третьем лице. Нет бога, кроме лейтенанта, и сержант Джелал пророк его. Джелли мог сказать «нет» лично от себя, и это не подлежало обсуждению, по крайней мере для младших сержантов, но если он изрекал: «Лейтенанту это не понравится», то говорил ex cathedra, и вопрос считался решенным навсегда. Никто даже и не пытался выяснить, понравится это лейтенанту или нет. Слово было сказано.

Лейтенант был для нас как отец — он любил нас и баловал — и все же держался отстраненно не только на корабле, но и на Земле… разве что мы были на Земле во время боя. Но в бою — кто бы мог подумать, что офицер может заботиться о каждом во взводе, разбросанном по местности на сотни квадратных миль. Но он мог. Он мог мучительно переживать за каждого из нас. Как он ухитрялся присматривать за всеми, я сказать не могу, но посреди суматохи боя вдруг раздавался по командирской связи его голос: «Джонсон! Проверь шестое отделение! Смитти не в порядке!» И чаще всего лейтенант замечал непорядок прежде командира отделения Смитти.

Кроме того, можешь быть на все сто уверен — лейтенант не войдет без тебя в катер, пока ты жив. Баги в этой войне брали пленных, но Дикобразов Расжака среди них не было.

Ну а Джелли был нам матерью, он всегда был с нами и заботился о нас, но ни в коем случае не баловал. Он не докладывал лейтенанту о наших проступках — и среди Дикобразов никого не отдавали под трибунал и даже никого не выпороли. Джелли даже наряды вне очереди назначал не часто, у него были другие методы наказания. На ежедневном осмотре он мог оглядеть тебя с ног до головы и просто сказать:

— На флоте ты бы смотрелся неплохо. Почему бы тебе не оформить перевод?

И это действовало, ведь у нас считалось, что матросы космофлота спят, не снимая формы, и никогда не моются ниже воротничка.

Но Джелли не занимался дисциплиной среди рядовых, он поддерживал дисциплину среди своих сержантов и капралов и предоставлял им делать то же самое в отношении нас. Командиром моего отделения был Рыжий Грин. После пары вопросов, когда я понял, как хорошо быть Дикобразом, я задрал нос, почувствовал себя большим человеком и сказал кое-что Рыжему поперек. Он не доложил об этом Джелли — просто отвел меня в умывальную и задал мне трепку «средних размеров», после чего мы стали лучшими друзьями. Именно он позже рекомендовал меня на повышение.

На самом деле мы не могли знать, спят ли матросы в одежде, — мы держались своей части корабля, а они — своей, потому что они, показываясь у нас, не встречали теплого приема, если были не при исполнении, — в конце концов нельзя же якшаться с кем попало, так? У лейтенанта имелся кабинет во флотской части, но там мы практически не бывали, за исключением дежурств, да и то редко. Мы ходили в носовую часть нести охрану, потому что «Роджер Янг» был кораблем смешанным: капитан и пилоты — женщины, и еще несколько женщин — флотских; за тридцатой переборкой ближе к носу была женская часть — и два вооруженных МП день и ночь несли вахту у двери туда. В бою эта дверь, как и все гермодвери, задраивалась наглухо; броска никто из нас не пропускал.