Я объяснил, и он наконец кивнул.
– Ясно. У нас это называется «статус Альфа». Да, парень, ты, видно, был на горячей работенке. У меня и то только «Бета».
– Тогда почему ты не можешь мне рассказать?
Но он заупрямился, и тогда я сказал презрительно:
– Я думаю, что такого быть не может. Это ты просто рыгнул с перепою. Ну, бывает!..
Он некоторое время торжественно смотрел на меня. Потом сказал:
– Дэнни?
– А?
– Я тебе расскажу. Только помни про свой «статус Альфа», парень. А расскажу я тебе потому, что это никому не повредит. Я хочу, чтобы ты понял: для тебя и твоих проблем в этом деле решения нет. Это действительно путешествие во времени, да только применить его практически тебе вряд ли удастся.
– Почему?
– Дай досказать, а? Установка не отлажена, и нет никакой надежды, что ее когда-нибудь отладят. Она не имеет никакого практического значения даже для исследователей. Это просто побочный продукт исследований в области антигравитации, вот поэтому его и засекретили.
– Но ведь антигравитацию-то, черт возьми, рассекретили!
– Ну и что из этого? Если бы это можно было применять в коммерческих целях – тогда, может быть, это тоже рассекретили бы. Так что молчи.
Боюсь, что я еще что-то говорил, но лучше уж я скажу, что сразу же приумолк.
Когда Чак учился на последнем курсе в Колорадском университете, в Боулдере, он подрабатывал техником-лаборантом. У них там была большая криогенная лаборатория, и сперва он работал в ней. Но университет отхватил жирный кусок – подписал с военными контракт на исследования, связанные с эдинбургской теорией поля. В горах, за городом, построили новую большую физическую лабораторию. Чака перевели туда, в распоряжение профессора Твитчела – Хьюберта Твитчела, который чуть не получил Нобелевскую премию, и это «чуть» его крепко задело.
– Твитчелу нашему взбрело в голову, что если бы он дал поляризацию по другой оси, то мог бы не только довести гравитационное поле до нуля, но и изменить его знак! Ничего не вышло. Тогда данные эксперимента он загрузил в компьютер. Увидев результаты, он выкатил глаза. Мне он их, ясное дело, не показал. В тест-камеру установки – тогда в тех краях еще были в обращении металлические деньги – он сунул два серебряных доллара, заставив меня перед этим пометить их. Он нажал на кнопку соленоида, и они исчезли.
Не то чтобы трюк был необыкновенный, – продолжал Чак. – Для полного эффекта надо было бы, чтобы он достал их из уха или из носа какого-нибудь мальчишки, согласившегося выйти на сцену. Но его, видимо, результаты опыта устраивали. Меня тоже – мне платили повременно.
Через неделю один из этих долларов появился в камере снова. Только один. Но еще до этого как-то раз во время уборки – шефа не было – в камере появилась морская свинка. У нас в лаборатории таких не было, раньше я ее там не видел, поэтому захватил с собой и на обратном пути показал нашим биологам. Они сосчитали своих: вроде все были на месте, хотя с морскими свинками, сам знаешь, полной уверенности нет. Тогда я взял ее домой – пусть поживет.
После возвращения того единственного доллара Твитчел навалился на работу так, что даже бриться перестал. В другой раз он поставил такой же эксперимент на двух свинках из биологической лаборатории. Одна из них показалась мне очень знакомой, но получше рассмотреть ее я не успел: он нажал свою красную кнопку, и свинки исчезли.
Когда одна из них – та, что не была похожа на мою, – вернулась дней через десять, Твитчел понял, что дело в шляпе. Тут заявился тип из оборонного отдела – этакий штабист-полковник. Оказалось, тоже профессор. Ботаник. Очень кадровый тип. Твитчелу он был нужен, как… Но этот полковник заставил нас принести еще одну присягу, сверх наших допусков. Он решил, что наткнулся на величайшее изобретение в военном искусстве с тех времен, как Цезарь изобрел копировальную бумагу.
Что он придумал: берешь дивизию, посылаешь ее в прошлое или будущее, на то сражение, которое проиграл либо проиграешь, – и победа за нами. Противник даже не догадывается, что произошло. Это все, конечно, была сущая галиматья, и генеральскую звезду за это дело он не получил. Но гриф «Совершенно секретно», который он на это дело поставил, пристал и стоит, насколько мне известно, по сию пору: о рассекречивании я не слышал.
– Для военных нужд это вполне можно использовать, – возразил я, – как мне кажется, если придумать камеру, способную отправлять в путешествие сразу дивизию солдат. Нет, погоди минутку: я понял, где тут собака зарыта. Они у вас всегда шли парами. Значит, нужны две дивизии: одна пойдет в прошлое, другая – в будущее. Одну вы, естественно, просто теряете… По-моему, умнее всего просто иметь дивизию в нужном месте и в нужное время.