Звездный двойник

Я сел и задумался. Жаль, что Корпсмену удалось спровоцировать перепалку, – не стоит он того. Но, по зрелом размышлении, я убедился: отказ мой никак не связан с неприязнью к Корпсмену – я все решил еще до его прихода.

Раздался резкий стук в дверь.

– Кто?

– Капитан Бродбент, сэр.

– А, входите, капитан.

Дэк вошел, уселся в кресло и несколько минут не интересовался ничем, кроме кусания собственных ногтей. Наконец он поднял глаза и произнес:

– Слушай, а может, передумаешь, если я этого зануду упеку в карцер?

– А? У тебя тут и карцер есть?

– Да нет, вообще-то. Но долго ли соорудить?

Я в упор посмотрел на него, пытаясь понять, что за мысли роятся под этой круглой черепушкой.

– Так ты действительно засадил бы Корпсмена в карцер, если б я попросил?

Он поднял взгляд, изогнул бровь и ухмыльнулся:

– Не-ет. Кто пользуется такими штуками, тот не капитан. Даже по его приказу я бы ничего подобного не сделал. – Дэк мотнул головой в сторону каюты Бонфорта. – Некоторые вещи человек должен решать сам.

– Это верно.

– Я слышал, ты для себя уже все решил…

– И это верно.

– Да-а… Знаешь, старина, я пришел сказать: я тебя уважаю. С первого взгляда подумал – так… Пустой щеголь и позер; за душой ни черта… Я ошибся.

– Спасибо, Дэк.

– Не хочу тебя уговаривать, только скажи: может, стоит еще какие-нибудь условия обсудить? Ты все хорошо обдумал?

– Да, Дэк, я точно знаю, чего хочу.

– Что ж, может, ты и прав. Извини. Кажется, надежда у нас одна – может, шеф успеет прийти в себя к сроку.

Он поднялся.

– Кстати, Пенни тебя хотела повидать. Если, конечно, не сию минуту собираешься нас покинуть.

Я рассмеялся, хоть и не до смеха было:

– Только «кстати», а? Ты уверен, что соблюдаешь очередность? Я-то думал, сейчас уламывать меня придет док Чапек…

– Он уступил даме – слишком занят мистером Бонфортом. Впрочем, док просил кое-что передать.

– Что же?

– Сказал: может, мол, катиться ко всем чертям. Он, конечно, гораздо заковыристее загнул, но смысл, в общем, таков.

– Да? Ну так передай, что я займу там для него местечко поближе к огоньку.

– Так можно, Пенни придет?

– Конечно. Только предупреди ее, что ответом все равно будет нет.

Все-таки решение я изменил. Попробуй поспорь, если противная сторона каждый свой аргумент подкрепляет для убедительности ароматом «Вожделения джунглей»! Нет, Пенни не пользовалась недозволенными приемами, в ее глазах не появилось ни единой слезинки, да и я себе ничего лишнего не позволял. Доводы ее были, в общем, справедливы – а потом и вовсе стали не нужны. Пенни – из тех людей, что считают себя в ответе за весь мир; такая искренность не может не убеждать.

* * *

Мое обучение по дороге на Марс показалось мне теперь детской забавой. Ролью я уже, в основном, овладел, и пока корабль шел к Новой Батавии, трудился до седьмого пота. Нужно было восполнить пробелы в знаниях и подготовиться играть роль Бонфорта в любой обстановке. На императорских приемах в Новой Батавии можно столкнуться с сотнями и даже тысячами людей. Родж собирался по возможности оградить меня от незапланированных встреч – их приходится избегать любому известному человеку, но тем не менее совсем избежать нельзя – популярность есть популярность, и никуда от нее не денешься.

Подобные танцы на канате делал возможными лишь ферли-хран Бонфорта – похоже, лучший из когда-либо создававшихся. Ферли был политическим представителем Эйзенхауэра еще в двадцатом веке, если не ошибаюсь. Разработанный им способ личного общения политиков с целой кучей народу был так же революционен, как изобретенное немцами планирование боевых действий. Но я ни о чем таком даже не слыхал, пока Пенни не продемонстрировала мне ферли-хран Бонфорта.

В нем не было ничего, кроме людей. Да и во всем искусстве политики нет ничего, кроме людей. И хранилище это содержало сведения о каждом, или почти каждом из тех тысяч и тысяч, с которыми Бонфорт лично встречался на своем долгом пути наверх. В каждом досье было аккуратно уложено все, что Бонфорт узнал о человеке от него лично. Абсолютно все – любая мелочь, ведь как раз мелочи жизни мы ценим больше всего. Имена, прозвища жены, детей, домашней живности; увлечения, гастрономические пристрастия, убеждения, странности и все такое. Затем обязательно следовала дата, место встречи и заметки о всех последующих встречах и разговорах Бонфорта с данным лицом.

Иногда прилагались и фото. Здесь не могло быть фактов «незначительных» – значение имело все. Ведь, исследуя эту информацию, я изучал самого Бонфорта! Количество подробностей зависело от политической значимости данного лица. Порой они составляли самые настоящие биографии в тысячу и даже больше слов.

Бонфорт и Пенни всегда носили с собой мини-диктофоны, работавшие от тепла тела. Как только представлялась возможность, он надиктовывал впечатления на пленку – в комнатах отдыха, по дороге – всюду, где оставался один. Если с ним была Пенни, записывали на ее диктофон, вмонтированный в корпус наручных часов. Пенни даже не приходилось переписывать или микрофильмировать данные – две девицы Джимми Вашингтона и так почти ничего не делали.