Я понял, что любой ценой надо разорвать круг обычности. Мир мы видим только сквозь узкую щель нескольких чувств, а затем догматизируем это видение и возражаем против всего, что отличается от догмы. Тысячелетиями шла эта война против многомерного изучения мироздания. Невежественные иерархи всех мировых религий жестоко расправлялись с искателями парадоксальных путей. На сколько веков это отодвинуло прорыв к новым горизонтам самораскрытия? И что ужаснее всего — многие апологеты «точного знания» подхватили ужасную эстафету нетерпимости, воинственного противостояния потоку парадоксальных, альтернативных идей. Такое впечатление, что это те же действующие лица мирового спектакля, только одетые в иные одежды и пользующиеся иной терминологией. Увы, так не достичь синтеза! Никогда! Синтез — это прежде всего допущение многомерности, неизмеримости и даже — сверхмерности.
Может открыться, что загадка времени весьма просто решится, если достичь новой ступени Мироздания, если открыть в себе новое око. Не абсолютный же он — Хронос.
Даже древние мифотворцы утверждали, что он может быть побежден, что его можно принудить извергнуть из всепожирающего лона исчезнувшие поколения! Абсолютное неизменно, оно — всеобъемлюще, а время — вечнотекущая сущность, калейдоскоп явлений. Значит, рожденное каким-то пахтанием, — вихревым движением, раздроблением более значительных основ, нежели само оно.
Суверенное движение во времени — вот что необходимо в первую голову. Строгий научный эксперимент. Не теоретизирование, не субъективные ощущения, а путешествие в прошлое или грядущее. Ну, в будущее — это проблематично. А в прошлое — вероятно. Ибо прошлое — это космоисторический факт. Первый шаг. А потом — тысячи исследователей кинутся на помощь. А пока что — не жди энтузиазма.
Слишком абстрактная проблема. С примесью мистицизма и авантюрности.
За что же взяться? За какой кончик нескончаемого клубка?
Есть у меня сумасшедший план. Все побаиваюсь говорить о нем со своим товарищем — гипнологом. Только он помог бы. А если нет? Неужели не отважится?
Наконец-то мы встретились с Володей Молотом. Просидели за бутылкой бренди допоздна, бредили до опупения, рассматривая мой план. Он иронизировал, затем увлекся, смеялся и радовался, размышлял, расспрашивал и углублялся в молчание.
Наконец так был захвачен перспективами эксперимента, что решил провести его не откладывая.
— Несколько дней на подготовку, я кое-что прочитаю… и начнем. Не боишься?
— Конечно нет! — засмеялся я. — По-моему, не ты пришел ко мне?
— Всякое бывает, — загадочно сказал Володя. — Внешнее, поверхностное сознание наше хватается за какое-то дело, готово совершить то или это, а затем вступает в действие инерционная мощь подсознания… И все летит в тартарары! Если бы ты знал, какие рептилии рычат в тартаре человеческого естества! Мы не ведаем своих глубин даже на один процент. Человек — как айсберг, прости за такое тривиальное сравнение. Основная масса — невидима…
— Понял тебя. И все-таки — я готов. Надо иногда дать свободу и собственным динозаврам…
— Тогда я жду…
Завтра мы попробуем. Тревога и надежда. Все так необычно, неожиданно. Пока не достигнем верных результатов — никому ни слова!
Свершилось! Невероятно, но факт.
Впрочем, все по порядку, как было. Я приехал к Володе. Мы договорились провести эксперимент далеко за городом, на даче. Коттедж принадлежал старому Молоту — доктору медицинских наук, но зимой там никто не бывал, и помещение было свободно для наших исследований.
Разожгли огонь в камине, ждали, пока в комнате потеплеет, говорили о чем-то несущественном. Тем временем наступил сумрак, за окном на атласном небосклоне — поплыл молодой месяц, рассыпал серебряные искры на снежном ковре. Володя выключил верхний свет, оставил только ночную лампу с мягкими зеленоватыми лучами.
— Колдовская ночь, — усмехнулся он, глядя на лунный серп.
Я молчал. Странное чувство отрешенности охватило сознание, волосы на голове зашевелились, словно от электрических разрядов. Тело трепетало от напряжения, я ощутил холодные токи.
— Начнем?
— Хорошо, — ответил Володя. — Ляг и углубись в себя. Попробуй отстраниться от современности. Ты не Гореница. Ты не ученый, не физик. Ты — безыменный. Будто облачко в небе. Словно дыхание ветра. Ты — луч в беспредельности…
Что он говорит? Я уже чувствовал себя когда-то так. Летел в необъятности и не знал, когда окончится беспредельный полет. Не ведал, ибо не было времени, не было измерения, предела, масштаба, куда можно бы приложить свои ощущения. Вот и теперь… Меня подхватила могучая волна, швырнула в пространство.
— Огневик! Тебе говорит что-нибудь это имя?
— Это я! Мое далекое проявление!
— Год. Вспомни год!
— Родился в тысяча пятьсот десятом. В Лубнах. Около чудесной речушки Сулы. Убит — в тысяча пятьсот шестьдесят седьмом. Байда погиб в шестьдесят шестом, а я — через год…
— Ты был знаком с Вишневецким?