Звездный лис

— Готов признать, что это выглядит довольно странным. Для них это имеет смысл, но они мыслят не так, как мы. Взгляни на перечень их дел, а не красивых слов, с тех пор, как мы впервые столкнулись с ними, включая доказательства, подтверждающие, что они намеренно напали на Новую Европу и намеренно осуществляют свои действия по уничтожению французской колонии на этой планете. Твоя фракция отрицает подлинность этих документов, но будь же честной сама с собой, Джое…

— Ты тоже будь честным, Гуннар… Нет, посмотри на меня. Что может сделать один-единственный капер, кроме того, как еще больше обострить враждебность и усложнить ситуацию? Ведь ты же прекрасно понимаешь, что никто не последует твоему примеру. Пока что Франции и ее союзникам удается удерживать парламент от объявления твоей экспедиции вне закона. Но Министерство запретило все сделки по передаче кораблей в частные руки, и Франция не в силах устроить такой законодательный переворот, какой отменил бы данный запрет. Ты погибнешь здесь, Гуннар, в одиночестве ни за что ни про что.

— Надеюсь, во флоте начнется движение, — пояснил Хейм. — Если, как ты выразилась, мне удастся обострить враждебность… Не думай, что это мания величия. Просто надежда. Мужчина обязан думать и делать то, что в его силах, даже если этого слишком мало.

— Женщина тоже, — вздохнула Джоселин.

Внезапно вскочив с кресла, она взяла у Хейма бокал, чтобы наполнить его, и улыбнулась с усилием, но без притворства.

— Хватит споров. Давай остаток вечера будем самими собой. Мы так давно не виделись.

— Это уж точно. Мне хотелось увидеть тебя, я собирался непременно это сделать после твоего возвращения на Землю, но, мне кажется, мы оба были слишком заняты. Да и случая вроде бы какого не выпадало.

— Слишком заняты, потому что слишком глупы, — кивнула в ответ Джоселин. — Настоящие друзья — большая редкость. А ведь когда-то мы были таковыми, верно?

— Верно, — сказал Хейм, стараясь, как и Джоселин, не сворачивать с безопасной, на первый взгляд, дороги. — Помнишь нашу пирушку в Европе?

— Разве я могу забыть? — Джоселин бросила на него ответный взгляд и снова села, на этот раз прямо, так что ее колени касались его. — Эта смешная маленькая таверна в Амстердаме, где ты стукался головой о потолок всякий раз, когда вставал, и в конце концов тебе пришлось взять у полисмена напрокат его шлем. Вы с Эдгаром все время орали что-нибудь из «Эдды» и… Но как вы оба были прекрасны, когда мы в предместье Парижа, нагие, смотрели на восход солнца.

— Вы, женщины, были намного прекраснее, поверь мне, — сказал Хейм, ощущая некоторую неловкость. Последовало молчание. — Мне очень жаль, что у вас с Эдгаром все так получилось, — решился наконец нарушить тишину Хейм.

— Мы совершили ошибку, отправившись за пределы системы, — кивнула Джоселин. — К тому времени, когда мы поняли, как губительно действует на нервы окружающая обстановка, было уже слишком поздно. Сейчас он нашел себе очень хорошую жену.

— Ну что ж, это кое-что…

— А как ты, Гуннар? Это был такой ужас… Я о бедной Конни. Но ведь прошло уже пять лет. Неужели ты…

— Да, пять лет, и ничего, — бесстрастно сказал Хейм. — Не знаю почему.

Джоселин чуть-чуть отодвинулась и очень тихо спросила:

— Не смею льстить себя надеждой, но не я ли была тому виной?

Хейм покачал головой. Лицо его загорелось:

— Нет, с этим давно покончено. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Конечно, ведь вечер нашего воссоединения должен пройти весело. Салют!

Снова зазвенели бокалы.

Джоселин начала говорить о прошлом, Хейм поддакивал и дополнял — банальности, присущие всякой дружбе: а ты помнишь… как бы там ни было, мы тоже… однажды ты сказал… мы подумали… а помнишь… и потом там еще был… мы надеялись… а помнишь?..

И время, и слова, и пустые бокалы… Потом как-то само собой вышло, что Джоселин начала играть для него на флейте «Гаудеамус игитур», «Сентябрь», «Генандоа». Звуки мелодии, яркие и холодные, смешались в хороводе, кружили голову, и наконец Хейм перебрался в кресло и, откинувшись на спинку, стал смотреть на блики света, отражавшегося в волосах Джоселин и исчезавшего в глубоких тенях внизу. По когда Джоселин запела «Девушку из Скрайдструпа»…

Флейта упала ей на колени, и Хейм увидел, что глаза ее закрылись, а губы задрожали.

— Нет, — сказала она. — Прости, я не подумала. Ты научил меня этой песни, Гуннар.

Хейм выпрямился и положил ставшую вдруг странно нежной руку ей на плечо.

— Не думай об этом, — сказал он. — Не надо было мне раскрывать свою пасть. Лучше было помалкивать. Но ведь особого вреда не произошло. Это было не более чем… Не более чем обычное увлечение. Конни не держала на тебя зла. Она очень умело и осторожно избавила меня от этого наваждения.

— Мне повезло меньше, — прошептала Джоселин.

Ошарашенный, Хейм произнес, заикаясь:

— Джое, ведь ты сама не хотела продолжать!