Когда последний луч солнца растворился в чернильной темноте, «Невеста» угомонилась, но спокойствие продлилось недолго: где-то заполночь в недрах корабля раздался оглушительный треск, а потом палуба заходила ходуном, как во время сильного шторма. Моряки, привычные к качке, не обратили на это внимания, а вот Хаген, раз проснувшись, опять уснуть не смог — и поднялся из кубрика на верхнюю палубу, где можно было хоть свежим воздухом подышать.
Вахтенные, увлеченные игрой в карты, пересмешника едва ли заметили. Джа-Джинни не было, он где-то летал. Магус подошел к борту, коснулся планшира — и с удивлением осознал, что фрегату… плохо. Разум «Невесты ветра» был затуманен болью, и она больше не пыталась завладеть сознанием нового матроса. Изумленный и растерянный, Хаген сделал то, о чем ещё несколько дней назад едва ли отважился бы подумать: он потянулся к «Невесте» и осторожно предложил ей свою помощь.
Корабль как будто только этого и ждал.
Боль пришла внезапно — вгрызлась в основание шеи, растеклась по спине. Пересмешник зажмурился, втянул воздух сквозь стиснутые зубы; если это была лишь толика того, что испытывал сейчас фрегат, то… впрочем, «Невеста» не была ни человеком, ни магусом, и о пределах её возможностей оставалось лишь гадать. «Хорошо, я стерплю, — сказал он сам себе. — Не так уж и страшно… бывало хуже…» И — чудеса! — стоило об этом подумать, как боль сделалась тише.
Утерев пот со лба, Хаген опустился на палубу — что ж, не впервой ночевать под открытым небом. Глубоко в трюме «Невесты» что-то двигалось, заставляя фрегат дрожать, но теперь это уже не пугало, как не пугает болезнь, когда прошел жар и больной поправляется на глазах, хотя до полного выздоровления ещё далеко.
Он не заметил, как задремал…
…и проснулся от того, что палуба перестала качаться.
Фрегат словно застыл, и что-то ощущалось в его неподвижности странное, неестественное. Хаген приподнялся, огляделся — ничего не изменилось вокруг, и даже времени прошло совсем немного. По-прежнему было темно. Что же его разбудило?
Внезапно вахтенные побросали карты и вскочили — на палубу вышел капитан. Крейн выглядел уставшим, словно вовсе не ложился спать; он то и дело прикасался кончиками пальцев к щеке, как делает человек, мучимый зубной болью. Не обратив ни малейшего внимания на матросов, он подошел к фальшборту и взглянул вниз, как будто пытаясь разглядеть что-то на причале. Или, быть может, кого-то?..
— Пустишь на борт? — послышался знакомый голос. — Нам надо поговорить.
— Не представляю, о чем, — сказал магус, пожимая плечами. — Но если я тебя не пущу, Лайра тут же наплюет на наш уговор, а карта мне по-прежнему нужна. Раз уж тебе этого хочется…
Его собеседник рассмеялся и через миг взлетел на палубу с легкостью белки. Это была Камэ, но вовсе не та элегантная дама, которую Хаген видел вчера, а одетая в мужской костюм путешественница и авантюристка.
— Кристобаль! — торопливо начала она, словно боясь, что Крейн передумает. — Тебе, наверное, трудно в это поверить, но я и в самом деле не желала вам зла! Я ошиблась!
— Это я уже слышал, — равнодушно отозвался Феникс. — Что-нибудь новенькое есть?
Ответом ему послужила звонкая пощечина.
Вахтенные сгребли карты и растворились в темноте; Хагену пришлось хуже — чтобы ретироваться, он должен был встать и пройти мимо Крейна и Камэ, а сделать это незаметно не сумел бы и призрак. Оборотень поступил единственно возможным способом: притворился спящим. Раз уж капитан не счел нужным его прогнать…
— Ну-у, разве это новенькое? — Магус, криво усмехнувшись, потер щеку. — Десять лет назад такое бывало чуть ли не каждый день. Камэ, я не настроен с тобой ссориться. Я вообще не хочу…
— Ни видеть меня, ни слышать! — перебила женщина. — Знаю! Кристобаль, я всего лишь хотела, чтобы ты вернулся… и взял меня с собой!