Звездный патруль (сборник)

Россохватский плотно сидел в кресле, по-бычьи наклонив голову, исподлобья глядя на меня. Он походил на быка, грузный, тяжеловесный. Я пожалел Нину. Бедняжка, что она могла сделать? Чужое время, ни родных, ни знакомых, никого. Только и выход — замуж, как в омут. Мне во что бы то ни стало надо ее увидеть. Самый простой способ вернуться в свое время с минимальной затратой энергии — именно с того места, в которое забросило. Но как вызвать Нину?

Совершенно понятно, что думает сейчас Россохватский! Вот, мол, навязали немца. А все — Борька Годунов, вседерзый и окаянный шурин царя. Ну добро, отрядили торговые дела, пора и честь знать. А этот немец. С женой его познакомь! Ишь чего.

Я, изящно приподняв кружку с вином, велеречиво говорил:

— Желаю с вашей супругой беседу провести. Мнемонически она меня привлекает…

Россохватский гулко откашлялся. В дверях появился холоп.

— Ты, Ванька? Подслушивал? — Он схватил со стола плеть, глаза его выпучились, лицо налилось кровью, побагровело…

У меня была царская охранная грамота. Но что она здесь значила: боярин в своей вотчине — тот же царь, хочет — казнит, хочет — милует. Опасно и дальше злить Россохватского.

Зачем я его провоцирую, зачем выбрал этот дурацкий тон в разговоре с ним?

Россохватский сильно, с оттяжкой, хлестал Ваньку, рубашка на плечах того поползла кровавыми лохмотьями. Ванька не сводил с хозяина преданного взгляда.

— Плеть покажи-ка! — с силой задержав его руку, строго сказал я Россохватскому. Опешив, он отдал мне плеть.

Несколько тонких сыромятин были любовно и тщательно сплетены, резная ручка блестела от частого употребления.

— Солидная вещь, — сказал я, возвращая плеть хозяину. Только сыромятина гнилая, скоро порвется.

— Ах ты, немец! Ванька, врежь! — Он обрушил на меня дубовый стул, от которого я легко увернулся. Но сзади был Ванька.

Он врезал.

БОЖИЙ ЧЕЛОВЕК

Я очнулся в полутемном подвале. Сверху, между скрещенных досок, пробивался свет.

В подвале стонали и ругались. Здоровенный детина с исполосованной спиной, в кровавых рубцах, плевался кровью и жалобно мычал.

Сочувственный голос уговаривал:

— Митек, жуй! Нутро прогреется. Нутренности тебе отбили. На, коровий навоз жуй! Жуй да глотай! Сколько меня били только навозом и спасался.

И тут я ощутил боль в плечевых суставах, шею сводило: Ванька постарался. Перед глазами все плавало — я пытался сосредоточить волю, чтобы заняться регенерацией своего покалеченного тела.

Вдруг голову сжало, как тисками, отпустило, сознание стало четким, в полутьме я видел, как днем. Аварийная служба Трансмигранта! Она была начеку. На пульте, наверное, был кто-нибудь из старательных новичков, потому что после оценки ситуации через мои глаза, мне было внушено овладеть осознанным вниманием согнувшегося в предсмертных вздохах здоровенного детины.

— Митек! — позвал я.

Это было его счастье, что, среагировав на негромкий зов, он сразу встретился с моими глазами: ресницы его дрогнули, он разогнулся, изо рта потекла коричневая жижица пережеванного навоза.

Да, я оказался транслирующим организмом, передающим нервную энергию для оживления смертельно пострадавшего человека.

Я еще успел увидеть, как Митек, ожив, торопливо выплевывая навоз, бросился ко мне с низким горловым рыком. И тут Трансмигрант отключился.

Что и как происходило потом — не знаю. Я пришел в себя в избушке с низким прокопченным потолком. В углу, под святцами, горело несколько лучин, потрескивали серые волоконца сосны. Отчетливо вызвался наблюдающий шепоток:

— Очнулся!

— Ну! — радостно прогудело в ответ.

— Клянусь Володимерской богоматерию! — откликнулся старушечий голосок. — Владычица помогла: не зря мы его грязью-то натирали! Чуть не помер.

Надо мной склонилось лицо, заросшее густой рыжей щетиной. Это был Митек.

— Ну вот! — басил он. — Вот бабкины грязи помогли. А ты, Харитон! Не житок, говоришь! Глянь!

— Митек! — громко позвал я — хрипящий звук вырвался из моих губ.

— Стой-ка! — Отодвинул Митька Харитон. — Што тебе, милок?

— Дай навозу! Навозу! — хрипел я.

Отчетливый старушечий шепоток запричитал, прощаясь с живой душой. Харитон вталкивал мне в рот навоз. Я имитировал жевание, сосредоточив волю на собственном безнадежном положении. Трансмигрант включился сразу…

Выход из забвения был — как мгновенное пробуждение от дурного сна…

— Ну и што я вам сказывал? — горделиво говорил Харитон. Кто спас Митька и немца? А ить все — навоз! Жрите навоз — да будьте здравы! И жрем, а здоровше нас, русских, увидишь ли?

Митек осторожно держал ковш с водой у моего рта, прислушиваясь к хвастливым словам Харитона, обернулся ко мне, и взгляды наши встретились — его рука дрогнула, выплеснув воду мне на грудь…

— Ух и глазищи-то у тебя! — шепотом сказал он, и его сумрачное лицо просветлело. — Пей! Родниковая водичка.