Звездный скиталец

— Когда-нибудь расскажу. А пока… — Она помолчала, словно собираясь с мыслями. — Пока я тебе одно скажу, Эрнст. Не знаю, почему, но я за тобой готова идти хоть на край света.

— А если дальше? — усмехнулся Симмонс.

— Дальше тоже.

— Прикажете понимать это как согласие?

Она опять взглянула на него испытующе, недоверчив во, молча. И он вдруг с пронзительной ясностью понял, откуда пришло к нему решение позвать ее с собой: она так же одинока и беззащитна, как и он, так же бьется в поисках выхода, молча, одними глазами умоляет о помощи, сама толком не зная, кого. А все остальное в ней — всего лишь мимикрия, защитная реакция, маска, игра.

Словно читая его мысли, Эльсинора резко толкнула пальцами и, подражая жаргону обитателей трущоб, процедила сквозь зубы:

— Заметано!

…Лежа в темноте, Сяммонс курил сигарету за сигаретой, перелистывая в памяти страницы прожитой жизни. Эльсинора, казалось, дремала, но всякий раз, когда он прикуривал, отражение трепетного огонька зажигалки металось в ее широко открытых глазах. Неожиданно для самого себя Симмонс понял, что думает о женщине рядом с необъяснимой, неизвестно откуда взявшейся нежностью.

Они расстались в половине седьмого, когда заря уже начала высвечивать восточное окно, уговорившись ветретиться к обеду в ресторане «Наварра».

После ее ухода Симмонс еще некоторое время оставался в постели, тщетно стараясь вспомнить, где и при каких обстоятельствах встретил Эльсинору. Он помнил, как, выйдя из здания Первого Национального Банка, свернул в фешенебельный бар на Главной авеню. Помнил, что народу в этот час в баре было немного, а возле стойки он устроился в полном одиночестве. Как бармен с подбритыми в ниточку усиками подал ему двойную порцию неразведенного виски, но дальше все расплывалось в тумане. Пил он натощак, выпил, по-видимому, много к не мудрено, что его так развезло. Алкогольный дурман, словно ластик, стер из его памяти все события вплоть до того момента, когда он безуспешно пытался попасть ключом в замочную скважину собственной квартиры, но тогда Эльсинора была уже рядом, она-то, собственно, и помогла ему в конце концов отпереть дверь.

Часы просигналили восемь. Обычно в это время он уже мчался, сломя голову, чтобы, трижды пересев с поезда на поезд, без четверти девять выплеснуться с людским потоком из жерла подземки у небоскреба Генеральной Дирекции Научных Исследований. Сегодня ему некуда было торопиться.

Он не спеша побрился, принял душ, надел темный в полоску выходной костюм, тщательно подобрал галстук. В девять роскошно позавтракал в старомодном кафе «Ватерлоо». В половине десятого ступил на экскалатор метрополитена, с сожалением отметив про себя, что не может припомнить, когда в последний раз так приятно проводил время, и что, начиная с этой минуты, противиться ритму города будет чистейшим безумием. И, очертя голову, ринулся вниз по экскалатору, отчаянно работал локтями, втискиваясь в вагоны поездов, сжав зубы, продирался сквозь толпы людей на пересадочных станциях, и в четверть одиннадцатого, одергивая на ходу костюм, вошел в вестибюль Генеральной Дирекции.

Час спустя, закончив все формальности, Симмонс вышел из парадного, унося в нагрудном кармане послужной список, конверт с выходным пособием и тщетно стараясь отделаться от все еще звучавшего в ушах навязчивого голоса шефа, который изъявил желание лично пожать ему руку на прощание и пожелать «достойной службы в доблестных Вооруженных Силах». Те же пожелания, слово в слово, были отпечатаны типографским способом на фирменной открытке Генеральной Дирекции, вложенной в его послужной список.

Два часа он праздно слонялся по городу, стараясь выбирать начменее оживленные улицы, заглянул в рыжий от осенней листвы муниципальный парк, поглазел на черных лебедей, невозмутимо плавающих по загаженному пруду, скормил несколько центов игорному автомату, получив взамен жевательную резинку и пачку дешевых сигарет, которые тут же выкинул в урну, и, взглянув на часы, отправился на встречу с Эльсинорой.

Ресторан «Наварра» встретил их оглушительными синкопами джаза.

— Отдельный кабинет, — бросил Симмонс метрдотелю. — И никакой музыки. Разве что Брамс. У вас есть записи Брамса?

— У нас есть все, — многозначительно заверил метрдотель, стилизованный под кастильского гранда.

— Это будет стоить бешеных денег, — шепнула Эльсинора.

— Ну и что? — Симмонс похлопал себя по нагрудному карману. — Здесь выходное пособие за пять лет безупречной службы. И мне не терпится просадить его до последнего цента.

Выражение глаз его спутницы в эту минуту можно было истолковать по-разному.

В шестом часу вечера, слегка осоловелые от стары к марочных вин, изысканных кушаний и хорошей музыки, они добрались наконец до берлоги Симмонса, не сговариваясь, улеглись в постель и уже через несколько минут спали сном праведников.

Пробуждение было ужасным: какофония свиста и воющего грохота беспеременно ворвалась в сознание, хлестнула по нервам, смяла в комок волю и смолкла, выбросив перепуганного Симмонса на позванивающий иллюзорной тишиной берег.