Звездный скиталец

Трое не внушали доверия. Тот, белоголовый, судя по одежде, - простолюдин. Нарядился дехканином, но и дураку ясно не азиат. Второй по крайней мере одет по-европейски, хотя нахлобучь на него чугурму - сойдет за туркмена. Лицо узкое, решительное, глаза смелые. От такого чего угодно ждать можно. Тот, что в мундире, пожалуй, и в самом деле русский офицер, недаром и Ходжа-Нефес с ними. Туркмена Тимурсултан знал. Этому с Шергазыханом под одним небом не жить: тех, кто с русскими заодно, Шергазы не милует. Особенно теперь, после разгрома отряда князя Черкасского.

Тимурсултан провел ладонями по лицу, словно паутину смахнул. Одно ясно: Шергазыхан их подослать не мог. А коли так...

- Агабий! - властно произнес Тимурсултан. - Зови гостей в юрту. Вели барана зарезать, да пожирнее.

Поздно ночью, когда осоловелые от обильной еды и выпитого кумыса гости улеглись спать, Тимурсултан вызвал из юрты Ходжа-Нефеса. В высоких зарослях заунывно посвистывал ветер. Всхрапывали в темноте лошади.

- Им не верю. Тебе верю, туркмен, - сказал Тимурсултан. Говори, зачем приехали.

- Зря не веришь. - Нефес кинул под язык щепотку насвая. Продолжал, чуть пришептывая: - Тот, светловолосый, - раб Шергазыхана. Пришел с князем Бековичем-Черкасским. Хан обещал отпустить русских пленников-обманул, сделал рабами. Теперь у них одна дорога - убить Шергазы. Тогда, может быть, домой вернутся.

- А те двое?

- Один - офицер, другой - чиновник белого царя,

- Чего хотят?

- Помочь своим освободиться от рабства.

- Откуда пришли?

- С Каспия. Там у них крепости.

- Знаю.

- Если новый хан пожелает принять русское подданство, через пару недель русские войска вступят в Хиву. С таким союзником хану никто не страшен. Поговори с полковником, он подтвердит.

- Чиновник зачем приехал?

- Деловой человек. Будет на месте скупать хлопок, люцерну, коконы.

Неподалеку залаял-завыл волкодав, всполошил собак всего кочевья.

- Думаешь, убьют Шергазыхана?

- Убить-то могут. Сами из Хивы не выберутся. Разве что ты поможешь.

- Ты бы помог?

- Видишь - помогаю.

- А мне?

- Что тебе?

- Поможешь, если ханом в Хиве стану? Ты с русскими дружишь. Пусть примут в подданство.

- Помогу.

- Смотри, Ходжа-Нефес, с огнем играешь!

- Не пугай. Знаю, на что иду.

- Завладею престолом, - главным визирем будешь. Мое слово - крепкое.

- Мое - тоже.

Помолчали. Каждый думал о своем.

- Иди спать, Ходжа-Нефес.

- А ты?

- С ишаном посоветуюсь.

- Не надо.

- Почему?

- Все они заодно с ханом.

- Мой - нет.

- Ну, смотри сам. Не верю я им.

- Моему - верь. Прощай, Ходжа. Завтра поговорим.

- Прощай, Тимурсултан.

Вернувшись в юрту, туркмен ощупью, не зажигая огня, улегся на свое место. Немного погодя легонько похлопал Симмонса по плечу, прошептал еле слышно:

- Спите, таксыр? *

* Господин.

- Нет.

- Слышали?

- Слышал.

Наутро в переговорах принял участие еще один человек: изможденный, с реденькой седой бороденкой и усами старик в огромной чалме. Симмонс тотчас мысленно окрестил его божьим одуванчиком. Участия в разговоре одуванчик не принимал, сидел молча, покачивая головой и перебирая продолговатые величиной с виноградину каждая янтарные четки.

Тимурсултан согласился помочь рабам, но, когда заговорили о сроках,уперся на своем:

- Теперь воевать нельзя - год овцы. Вот следующий будет год обезьяны, тогда можно.

Покосился на хан-ишана. Старик, не поднимая глаз, кивнул.

Попытка форсировать события не увенчалась успехом. Удалось лишь заинтриговать Тимурсултана и заручиться его поддержкой. Ходжа-Нефес отправился к себе в Бадыркент. Савелий был возвращен в свою реальность, в ночную полную спящих рабов кулхону. Утром, узрев его новое облаченье, плешивый Сайд изумленно вытаращил глаза, но отобрать одежду не посмел. Симмонс с Дюммелем возвратились в Ново-Ургенч и, распив бутылку рейнвейна, отправились спать, чтобы успеть утром к церемонии открытия узкоколейной железнодорожной ветки.

Играл военный оркестр. Полковой священник размахивал кадилом. "Отцы города" произносили цветистые речи. Дюммель превзошел самого себя, всюду совался, командовал, сказал маловразумительную, зато пылкую речь и даже разбил бутылку шампанского о переднее колесо локомотива, но под конец упился до положения риз и укатил куда-то на фаэтоне, распевая во все горло немецкие песни фривольного содержания.

Потом избранное общество совершило прогулку в открытых вагонах до пристани Чалыш, где на берегу Амударьи в специально возведенной беседке сверкали белизной крахмальные скатерти банкетных столов.

Торжество удалось на славу. Не умолкая играл оркестр, звучали здравицы в честь царствующей фамилии, официанты сбились с ног, подавая гостям все новые и новые смены блюд. Чуть поодаль, выставленный на всеобщее обозрение, висел десятипудовый сом-гигант и хлопотали возле огромных котлов повара-хорезмийцы.