Прослеживая перед тем, как встретиться, биографию командира, он еще тогда удивился совпадению, но тут же сказал себе, что какая-то закономерность в этом есть: отец занимался революционной деятельностью в этих краях, и сын пошел по его стопам. Потом он удивился тому, как угораздило Строганова-отца попасть в Воронеж. И наконец, уже увидев Строганова-сына, тотчас обратил внимание на восточный тип его лица.
Теперь все стало на свои места. Все, кроме одного: его вылазка в 1924 год предшествовала нынешней ситуации. Они с Эльсинорой еще только решают, отправлять им или не отправлять Михаила Степановича Строганова и его возлюбленную в Воронеж, а получается, что решать-то, собственно, нечего, все предопределено заранее: Строганов будет жить в Воронеже и у него там в 1900 году родится сын.
— …Что ты предлагаешь, Эрнст? — дошел до его сознания голос Эльсиноры.
— Отправим вдвоем, — ответил Симмонс. — А чтобы было поменьше волокиты с оформлением брака на иноверке, поселим их в 1900 году. Как вы на это смотрите, Михаил Степанович?
— Мне надо посоветоваться.
— С будущей супругой?
— И с ней тоже.
— Понятно. Сколько на это потребуется? Времени, я имею в виду.
— Часа два-три. Это имеет какое-то значение? Филер, настолько я понимаю, пьян в стельку. А если и проспится, вы его можете отправить в тартарары.
— Его — да. А вот всех, с кем он связан, — нет. Мы их просто не знаем. Вполне возможно, что где-то уже и ордер на ваш арест выписан. Так что вы поторопитесь, пожалуйста.
— Хорошо, — кивнул Строганов и поднялся. — Где мы встречаемся?
— Здесь, наверное. Заканчивайте дела, берите свою пассию и приезжайте. Чем быстрее, тем лучше. Может, нашей коляской воспользуетесь?
— Не надо, обойдусь и так. До скорого.
— До свидания.
— Ну вот пока и все, — произнес Симмонс, когда за Строгановым закрылась дверь.
— Все? — переспросила Эльсинора, пристально глядя на мужа.
— А что еще?
— Тот мерзкий тип в твоем кабинете.
— Скажи Джуме, чтобы отвез его куда-нибудь подальше за город.
— Джума у нас уже не работает.
— А ведь верно! Совсем из головы вылетело. Ну тогда поручи Дюммелю. В два счета управится.
— Могут быть неприятности.
— У кого? — поинтересовался Симмонс. — Строганова здесь не будет, нас — тоже, а хлебаловские беды тебя, надеюсь, не волнуют?
— Нисколько, — усмехнулась она. — Его беды это его личное дело.
— Я тоже так думаю, — кивнул Симмонс. — Но оставлять его в этом доме совершенно ни к чему. Давай-ка подумаем, как от него избавиться.
— Вы обещали ему золотые горы, мистер Симмонс, — напомнила она.
— Он их получит, — весело заверил он. — Но вряд ли они доставят ему удовольствие. Скорее наоборот. Тащи-ка сюда времятрон.
На этот раз для осуществления задуманного требовалась филигранная точность, и, прежде чем включить времятрон, Симмонс тщательно проверил аккумулятор.
Дальнейшие события развивались так: в седьмом часу вечера в ворота загородного дома управляющего Русско-азиатским банком Крафта отчаянно забарабанил оборванец-каракалпак. Заспанный сторож-узбек, зевая, отодвинул засов и без особого интереса уставился на возмутителя спокойствия.
— Аксакал дома? — спросил тот.
— А тебе на что? — лениво поинтересовался страж. — Вшей своих в банк сдавать принес?
— Да заткнись ты! — возмутился оборванец. — Мне письмо аксакалу передать надо.
Он достал откуда-то из-за пазухи помятый конверт и ткнул под нос сторожу.
— Воткни себе в задницу! — отрезал хорезмиец, отпихнул задрипанного курьера и попытался закрыть ворота. Каракалпак взвыл дурным голосом, поплевал в кулаки и бросился на обидчика. Завязалась драка.
Вышедший на шум Крафт долго на мог сообразить, что к чему из путаных объяснений.
— Письмо? Какое письмо? От кого? Да говори ты толком, кайсак!
— Думли-немис велел передать, — взмолился оборванец, переиначивая на свой лад фамилию Дюммеля,
— Дюммель, что ли?
— Да, — каракалпак все еще не мог успокоиться. — А этот сын собаки!..
— Хватит! — рявкнул Крафт. — Где письмо?
Конверт, скомканный и затоптанный, валялся на земле. Брезгливо морщась, Крафт поднял его, вскрыл и достал сложенный вдвое листок. Послание гласило:
Розыгрыш? Крафт на мгновенье представил себе обрюзглую физиономию Дюммеля и тотчас отверг эту мысль. Какое там чувство юмора!.. Уж кто-кто, а Дюммель на розыгрыш не способен.
— Фаэтон! — скомандовал Крафт и толкнул продолжавшего пожирать каракалпака глазами сторожа. — Живо запрягай фаэтон, идиот!
Перед массивной бронированной дверью, ведущей в хранилище отделения Русско-азиатского банка в Ново-Ургенче, столпились управляющий отделением Крафт, трое членов правления, служащий, миршаб в полосатом халате с саблей наголо, пристав и двое понятых: мадам Любимова — владелица публичного дома и пожилой казак старообрядец, смахивающий на деда Мороза, случайно забравшегося в сорокаградусное хорезмское лето.