— А где у нас свидетельница? — спросил секретарь одного из обладателей костюма.
— Сейчас будет, — ответил тот. — Приводит себя в порядок.
— Добрый день, — раздалось от дверей.
Сергей быстро обернулся на такой знакомый голос.
Легкой свободной походкой к ним приближалась Лана в достаточно дорогом и нарядном платье, похожим на тот, в котором была Элора на каком-то приеме. Мгновенье они не мигая смотрели друг другу в глаза, потом девушка подошла к Элоре.
— Поздравляю, — чуть слышно деревянным голосом сказала она.
— Не за что, — тоже тихо ответила грустная невеста.
— Молодые, прошу вас, — хорошо поставленным голосом произнесла немолодая женщина в нарядном платье и они торжественно ступили на длинную ковровую дорожку.
Журналисты сделали по паре ленивых снимков.
— Я вам еще устрою сладкую жизнь, — еле слышно проговорила Элора, не разжимая губ и продолжая улыбаться гостям и плавно идти к столу регистрации. — Вы еще пожалеете об этих деньгах и о том, что согласились на все это.
— Да, — кивнул он, тоже как дурак улыбаясь направо и налево. — Я тоже неподарок.
Наконец их длинный путь закончился…
— Ну вот и все, — удовлетворенно произнес секретарь, когда они вышли на улицу. — Торжественная часть, с гостями и застольем, будет сегодня вечером. Вы уж не подведите. — С этими словами, любезно кивнув девушке, Август Зелински подошел к автоматически распахнувшимся дверцам шикарного супердлинного элекара, подав руку, помог сесть Лане Ольховской, и не оборачиваясь, скрылся в просторном салоне.
Они на лестнице остались вдвоем — шеф уехал самым первым, да и журналисты разбежались.
— Да, интересно жизнь поворачивает, — наконец проговорил Сергей чувствуя себя скованно.
— Что уж тут хорошего, — вдруг согласилась Элора, напряженно держа руки в карманах шубы.
— Что будем делать дальше? — спросил Сергей.
— Вы — не знаю, — сухо отрезала девушка. — Лично я еду домой. Постараюсь отвлечься и забыть весь этот кошмар.
— Не расстраивайтесь, это ненадолго, — решил вдруг успокоить ее Сергей.
— Надеюсь, — усмехнулась Элора, спускаясь по широким ступенькам. Я думаю, у вас хватит такта и совести не приставать ко мне и не злоупотреблять своей ролью на людях?
— Постараюсь держать себя в рамках, если только вы сами не будете меня провоцировать, — парировал он.
— Вот еще! — возмущенно фыркнула она, неожиданно вспыхнув. — И все… И хватит… Больше не идите за мной! Оставьте меня, в конце-концов, в покое!
Сергей грустно проводил ее взглядом до самых лифтовых кабинок. А потом ее одинокую подавленную фигурку поглотил хлынувший из многочисленных дверей народ, поднявшийся с нижних уровней, и Сергей, подняв широкий воротник и закрываясь от ветра пошел к ближайшему станционному переходу.
Как все стремительно изменяется, грустно и устало думал он, сидя на непривычном для себя месте — в середине салона — его место было уже занято. Какая неделя выдалась тяжелая.
Сзади кто-то грузно опустился в кресло.
И я сам подвис основательно, хожу по самому лезвию, надо бы повнимательнее. Мысли его переключились на предстоящую свадьбу. Лучше, конечно, уехать куданибудь сразу же после этого мероприятия, что бы ее не видеть и лишний раз не расстраивать себя. Но ведь не дадут. Надо будет с недельку потолкаться вдвоем на людях.
Он встал, готовясь выходить на своей остановке, и тут ему стало плохо.
Сознание медленно возвращалось к нему под мерное постукивание чего-то стеклянного. Не открывая глаз Сергей попытался определиться где он и что с ним. Явно не в салоне вагона. Руки и ноги затекли, не шевелятся. Сергей пошевелил пальцами. Все ясно — он связан, и довольно крепко.
— Ну как? — услышал он приветливый голос Давора. — Выспались?
Сергей открыл глаза.
Он сидел посередине такой знакомой ему комнаты, где они еще утром находились с Элорой, пристегнутый к железному креслу. Рядом на походный столик Давор аккуратно выкладывал из саквояжа всевозможные ампулы, бутылечки и никелированные инструменты.
— Удивлены? — спросил он с любопытством посмотрев на Сергея.
Сергей промолчал.
— Признаться, я сам удивлен не меньше вашего, — сознался Давор. Нет. То что шантажист и спаситель девушки — это одно и тоже лицо было ясно и младенцу. Но кто?
Он выдержал паузу, любовно разложив ровными рядами инструменты на белой скатерти.