Читаем Звёздный сын Земли полностью

— Мы жили школой. У нас так мало было радостей вне её. В семьях ютились скученно и голодно. Не знали мы тогда ни театров, ни телевизора. Проходили Островского, но не видели на сцене ни одной его пьесы. Никто из нас не бывал даже в Москве, хотя она под боком, всего-то несколько часов поездом. Нам не на что было ездить… Я до сих пор люблю своих учителей: они старались скрасить наше скудное детство. Хотя мы сами вовсе не ощущали его таким! После уроков мы сдвигали парты — собственно, это были просто узенькие, плохо струганные столики — и заводили патефон. Часами слушали музыку или под патефон танцевали. Не то что зала, даже коридора в школе не было. Только сенцы, лестница и тесные комнатёнки классов. А мы не уходили из них! Без конца устраивали какие-то выставки, клеили альбомы, готовили самодеятельные вечера.

Я подумала: вот откуда активность подростка Юры! Его душа так жадно стремилась всегда к светлым и действенным проявлениям жизни. И он декламировал стихи на вечерах, пел в хоре, даже играл на трубе — он тоже не хотел уходить из школы!

Это же самое время старшему брату Валентину Алексеевичу представлялось в несколько ином ракурсе: „Много хлопот у матери по дому… Юра поест побыстрей и принимается помогать. Вода кончилась — сходит к колодцу, дрова нужны — принесёт вязанку. А особенно Юра с Борей любили в огороде копаться…“

Но и на уроках в школе и в окружающем его быте, несмотря на всю свою ученическую прилежность и старательность по дому, Юрий выбирал из массы впечатлений те, которые были наиболее созвучны его внутреннему настрою.

Заманчиво вообразить, что именно тогда он услышал в глубине существа как бы зов космоса и возмечтал сделаться космонавтом. Но это было бы совершенной неправдой. Понятие „космос“ тогда вовсе ещё не стало обиходным. А слова „космонавт“ не существовало. Стремление оторваться от земли связывалось в те годы лишь с самолётом, а это были довольно маломощные машины, с нашей сегодняшней точки зрения.

Но и о лётчицком ремесле Юрий мог размышлять лишь в плане обычных мальчишеских мечтаний, то есть в самых общих чертах. Он не слыл чрезмерно задумчивым подростком, из тех, что как бы грезят наяву и живут в собственном, выдуманном мире. Для этого он был слишком активен и бодр. Он с благодарностью брал то, что ему предоставляла жизнь…

<p>ПОД МОСКВОЮ. В ЛЮБЕРЦАХ</p>

Летом 1949 года Юрий окончил шестой класс. Беззаботные школьные годы прерывались почти на половине. Он всё больше понимал, что не суждено ему первого сентября пойти в седьмой класс и сесть за парту…

Семья Гагариных бедствовала. Деревенский домик, который в Клушине разобрали, а на окраине Гжатска поставили своими силами, состоял из кухни и двух тесных комнат; одна из них была скорее боковушкой, чем отдельным помещением. А жило здесь восемь душ. Вернулись под родительский кров Валентин и Зоя. Зоя вышла замуж и родила дочь Тамару. Заработки у взрослых членов семьи были маленькими. Отец плотничал по найму в окрестных колхозах, часто с ним вместе надолго уходил и зять. Валентин работал монтёром, но сорвался со столба и долго лежал в больнице, — боялись ампутации ноги.

Анна Тимофеевна почти не могла сводить концы с концами: покинув Клушино, она лишилась того деревенского хозяйства, которое помогло ей растить детей и пережить войну. Хоть и сжималось её сердце от тревоги за сына, ничего другого, как отправить Юрия в Москву к дяде Савелию, придумать в семье не могли.

Савелий Иванович работал тогда в строительной конторе. Он попробовал было разузнать о ремесленных училищах именно своего, строительного, профиля. Но с каждым днём Юрины шансы всё падали: набор повсюду был окончен.

В унылом ожидании прошло больше недели, пока дело не взяла в свои руки старшая дочь Савелия Ивановича, Антонина, самая энергичная в их семье. Первым делом Антонина перевезла Юру к себе. У себя дома примолкла, села, по-бабьи жалостливо разглядывала его. Он был щуплый и малорослый не по годам. И какой-то очень уж беленький, по-детски чисто умытый, ребячливо смущённый в своей отглаженной рубашке.

Вернулся Иван Иванович. Предупреждённый женой по телефону, он наводил справки уже в своей, металлургической, отрасли.

— Пусть продолжит нашу ивановскую династию металлургов, — пошутил, тоже с сомнением бросая незаметный взгляд на приезжего мальчугана. — В следующем году и поступит.

Действительно, сделать было уже ничего невозможно: в Москве экзамены повсюду прошли.

— Но он не может вернуться в Гжатск! — горестным шёпотом сказала жена.

— Тогда остаётся ремесленное училище в Люберцах. Может, там повезёт, — отозвался муж.

— Поедем завтра же, — решила Антонина.

По дороге в Люберцы, слушая, как стучат колёса электрички на стыках рельсов, глядя в толстое стекло, Юра и не знал, что сделал первый шаг в свою собственную историю. Решение приехать в Москву было первым его самостоятельным решением.

Поначалу всё складывалось безнадёжно скверно.

Перед ремесленным училищем Антонина почти с ужасом увидела толпу дюжих, горластых парней, гонявших по двору футбольный мяч. Все они были соискателями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза