Звёздный сын Земли

Василий Фёдорович Бирюков, клушинский старожил, председатель сельского Совета, узнал о полёте из "Последних известий". Не успел собраться с мыслями, прикинуть, кто же это из Гагариных мог быть (он знал всех, начиная с деда Ивана Гагары: и сыновей, и внуков, и дядьёв, и племянников), как в дверь вошёл Алексей Иванович Гагарин. И тотчас раздался звонок из Гжатского райкома.

— Говорят, что космонавт родом из наших мест. Сейчас мы спешно устанавливаем: откуда именно? У вас по сельсоветским книгам такой не числится?

— Зачем мне в книги заглядывать? — отозвался Бирюков. — Я и так уже знаю, что он наш! И отец его сейчас тут. Передаю трубку.

Алексей Иванович, в тот день совершенно случайно заглянувший в сельсовет, к телефону подошёл, но говорить не смог: и голос перехватывало, и руки тряслись.

А ведь утро 12 апреля для него началось так обыденно! Была среда. Он подрядился плотничать на строительстве в колхозе и вышел из дому спозаранку.

Снег под Гжатском хоть и не везде сошёл, но речки надулись и разлились. Старичок перевозчик, сажая Гагарина в лодку, полюбопытствовал, в каком звании у него средний сынок. "А что?" — отозвался Алексей Иванович. "Да по радио сейчас передавали, какой-то майор Гагарин в космосе летает…" — "Нет, мой пока старший лейтенант. До майора ему ещё далеко. А за однофамильца порадуемся". Повеселевший Алексей Иванович продолжал путь. И лишь в сельсовете известие о сыне ошеломило его. Бирюков между тем кричал в телефон:

— Сейчас создадим условия! Отправим в Гжатск.

Выполнить это было не так-то просто: весенний разлив почти отрезал Клушино от Гжатска. Даже телеге не проехать.

— Тогда, — рассказывает Василий Фёдорович, — мы пригнали верховых лошадей, кое-как подсадили в седло Алексея Ивановича; он хромой, на коне плохо держится. Да и разволновался очень. Сопровождать его отправили Якова Громова; поскакали они на Затворово: крюк несколько вёрст, а иначе не пробраться. Через несколько часов Яша, запыхавшись, вернулся. "Ну, говорит, всё в порядке. Доставил. Дальше повезут на тракторе". Вот так, — торжественно добавил Василий Фёдорович, — отец космонавта узнал про полёт своего сына у нас, в Клушине, на родимой земле.

Между тем Анна Тимофеевна оставалась в Гжатске, на Ленинградской улице, всё в том же домике, сруб которого перевезли после войны из деревни. Как обычно, она топила поутру печь.

Юрий потом писал, что во время полёта думал о ней, беспокоился, сообщила ли жена что-нибудь о нём его матери.

Но едва ли Валентина Ивановна могла это сделать из Москвы: телефона в гагаринской избе не было. Да и что она стала бы сообщать, если сама целую неделю томилась неизвестностью, да и, по свидетельству Каманина, окончательный выбор космонавтов был определён лишь на космодроме.

У матери космонавта никаких предчувствий не возникало, и она ни о чём не догадывалась, пока дверь не распахнула невестка Мария, жена старшего сына Валентина.

— Да как же вы!.. Радио-то включите… Юрка наш в космосе! — И запричитала по-бабьи: — Что наделал, что наделал! Ведь двое деток у него!..

Анна Тимофеевна всегда отличалась большим присутствием духа, разумностью и самообладанием. Юрий удался в неё.

Какая буря пронеслась в её сердце, что она почувствовала и пережила при неожиданной вести, которую сообщил ей не ликующе-торжественный голос Левитана под бравурные звуки марша, а перепуганная, мало понимающая в космических делах женщина, мы допытываться не станем.

Но первое движение было — как всегда и у Юрия — действовать. Она поспешно сбросила домашнюю косынку, пригладила волосы и повязала дорожный платок.

— Я к Вале, — сказала она. — Нельзя её сейчас одну оставлять. У неё дети маленькие.

И, не подумав больше ни о ком на свете, твёрдым шагом двинулась она через весь город к железнодорожной станции.

А когда она приехала в Москву, Юрий уже невредимо опустился на саратовском поле.

И от сердца у неё отлегло…

Юрий, слегка пошатываясь, как человек, только что переживший громовой разряд, ступил на сырую комковатую землю.

Было одиннадцать часов утра. Ветрено. Он стоял среди невысоких холмов и буераков у подножия песчаного обрыва, словно срезанного лопатой, вблизи зябких кустов лесополосы — бузинных, смородинных, голых стволов акаций и клёна…

Над ним — огромной величины небо с рваными быстрыми облаками. "Небо на одного", — как говорят лётчики.

После стиснутости кабины — весь простор. После комка багрового пламени — голубизна и неподвижность. Земной рай состоял из тишины и света! Не было никаких лишних звуков. Только ветер переваливал с холма на холм да кровь шумела в ушах.

В эти первые полчаса у него было странное лицо: без улыбки. Но высветленное. Будто каждый солнечный луч дарился ему заново. Словно он не до конца ещё поверил, что стоит на твёрдой земле, вспаханной под зябь.

Светлые Юрины волосы спутались надо лбом. От великой усталости брови придавили веки. В зрачках ещё не растаяла чернота космоса…