Звездный танец

Чувство падения, которое вы испытываете, впервые попадая в невесомость, самая настоящая правда. Но как только тело приучается обращаться с ней, как с иллюзией, оно быстро проходит. Теперь, в последний раз в невесомости, где-то за полчаса перед тем, как я вернусь в поле земного притяжения, я снова почувствовал, будто падаю. Проваливаюсь в какой-то бездонный гравитационный колодец, куда меня затягивает гулко стучащее сердце, а обрывки мечты, которой следовало бы поддерживать меня в парении, разлетаются во все стороны.

«Чемпион» был в три раза больше яхты Кэррингтона, что сначала доставило мне детскую радость, но потом я припомнил, что Кэррингтон вызвал его сюда, не оплачивая ни горючее, ни команду. Часовой в шлюзе отсалютовал, когда мы вошли. Кокс провел нас на корму в отсек, где мы должны были пристегнуться. По дороге он заметил, что я подтягиваюсь только левой рукой, и, когда мы остановились, сказал:

— Мистер Армстед, мой покойный отец также говорил мне: «Бей по мягким частям рукой, а по твердым — чем попадется под руку». В остальном я не вижу изъянов в вашей технике. Я бы хотел иметь возможность пожать вашу руку.

Я попытался улыбнуться, но улыбки во мне не было.

— Я восхищаюсь вашим вкусом в выборе врагов, майор.

— Человек не может просить большего. Боюсь, у нас нет времени, чтобы вам осмотрели руку до того, как мы приземлимся. Мы начинаем возвращение в плотные слои атмосферы немедленно.

— Не важно. Доставьте Шеру вниз, побыстрее и полегче.

Он поклонился Шере, не сказал, как глубоко он… и прочая, пожелал нам всем хорошего путешествия и ушел. Мы пристегнулись к перегрузочным ложам и стали ждать старта. Бравада только подчеркивала долгое и тяжелое для нас молчание, которое сгущало общую печаль и подавленность. Мы не смотрели друг на друга, как будто эта печаль могла достигнуть критической массы. Горе оглушило нас, но я знаю, что в нем было очень немного жалости к себе.

Казалось, что прошла уйма времени. Из соседнего отсека слабо доносилась непрестанная болтовня по внутренней связи, но наш видеофон подключен не был. Наконец мы бессвязно заговорили: обсуждали возможную реакцию критики на «Масса есть действие»; решали, стоящее ли занятие анализ; умер ли действительно театр; все, что угодно, кроме планов на будущее.

Постепенно темы исчерпались, так что мы опять замолчали. Видимо, скорее всего мы были в шоке.

По какой-то причине я вышел из этого состояния первым.

— Какого черта они медлят? — раздраженно буркнул я.

Том начал было говорить что-то успокаивающее, затем взглянул на часы и воскликнул:

— Ты прав! Уже прошло больше часа. Я посмотрел на стенные часы, безнадежно запутался, прежде чем сообразил, что они идут по Гринвичу, а не по Уолл-стрит, и понял, что Том высчитал верно.

— Бога ради! — возопил я. — Весь смысл этой проклятой истории был в том, чтобы не подвергать Шеру дольше воздействию невесомости! Я пойду туда.

— Чарли, погоди. — Том двумя здоровыми руками освободился от ремней быстрее, чем я. — Проклятие, оставайся тут и остынь. Я пойду и выясню, почему задержка.

Он вернулся через несколько минут. Его лицо было растерянно.

— Мы никуда не летим. Кокс получил приказ не двигаться с места.

— Что? Что ты мелешь, Том?

Его голос был очень странным.

— Красные светляки. Вообще-то больше даже похожи на пчел. В воздушном шаре.

Он просто не мог шутить в такой ситуации, а это означало, что, вне всякого сомнения, у него натуральным образом поехала крыша. А это означало, что я каким-то образом попал в свой любимый кошмарный сон, где все, кроме меня, сходят с ума и начинают надо мной издеваться. Поэтому я, как разъяренный бык, пригнул голову и так рванулся из каюты, что дверь едва успела убраться у меня с дороги.

Стало только хуже. Я мчался так быстро, что, когда я добрался до двери, ведущей на мостик, меня могла бы остановить только бетонная стена. Я за— стиг всех врасплох, в дверях произошла небольшая суматоха, и я ворвался на мостик. И тут я решил, что тоже рехнулся, и это по непонятной причине примирило меня с происходящим.

Передняя стена мостика представляла собой один огромный видеоконтур

— и как раз настолько не по центру, чтобы вызвать у меня смутное раз— дражение, на фоне глубокой черноты так же ясно, как огоньки сигарет в темной комнате, действительно роились мириады красных светляков.

Убежденность в нереальности происходящего делала это вполне естественным, но Кокс вернул меня к действительности, проревев: «Прочь с мостика, мистер!» Если бы моя голова работала нормально, меня бы мгновенно сдуло за дверь и в самый дальний угол корабля; но в моем теперешнем состоянии его окрик только встряхнул меня и заставил наконец хоть как-то воспринять эту невероятную ситуацию. Я отряхнулся, как мокрая собака, и повернулся к нему.

— Майор, — сказал я отчаянно, — что происходит?

Подобно тому, как королю мог бы показаться забавным наглый паж, отказавшийся преклонить колено, так и майору показалось нелепым, что кто— то осмелился не подчиниться ему. На этом я выгадал ответ: