Звездный танец

— Вам знакомы законы Мэрфи, доктор Чен? И их окончательный вывод?

Его улыбка стала шире.

— Я хочу рискнуть. У вас есть опыт в приобщении неофитов к космосу.

— Я потерял двух из семнадцати учеников!

— Сколько из них вы потеряли за их первые три часа, господин Армстед?

Не могу ли я оставаться в «игральном кубике», для полной гарантии одетый в скафандр?

«Кубик» не предназначался для азартных игр; его соорудили методом сварку. Он представлял собой куб из прозрачной пластмассы с ребрами из металлического сплава, снабженный оборудованием для минимальной системы жизнеобеспечения, первой помощи и средствами самостоятельного перемещения в открытом космосе. Экипаж и все дипломаты за исключением, Чена называли «кубик» полевым модулем обеспечения. Это вызывало от— вращение у Гарри, который разработал и построил «кубик». Могло ведь случиться, что у одного из нас, Звездных танцоров, возникнет какая-то неполадка посреди репетиции, или кому-то захочется посидеть отдельно некоторое время, или поберечь воздух — мало ли по каким причинам можно нуждаться в кубе с атмосферой внутри и обзором 360 градусов. В настоящее время «кубик» был прочно закреплен на корпусе большого шаттла, который мы называли Лимузином, но легко мог от него отделиться. А скафандр Чена был стандартной броней Космической Команды, таким же хорошим или даже лучше, чем наши индивидуальные костюмы японского производства.

Несомненно более прочным; с лучшей системой подачи воздуха… — Доктор, я должен знать, зачем это вам.

Его улыбка стала постепе-е-енно исчезать, но когда она уменьшилась наполовину, а я не побледнел и не взял срои слова обратно, он позволил ей задержаться. Приблизительно в трех четвертях пути к хмурому выражению.

— Я допускаю, что вы имеете право на подобные вопросы. Неуверен, что смогу дать вам удовлетворительный ответ в этом случае. — Он задумался. Я ждал. — Я не привык пользоваться услугами переводчика. У меня хорошие способности к языкам. Но существует по крайней мере один язык, который я никогда не освою. Мне когда-то сказали, что. никто не сможет научиться думать на языке навахо, если не воспитан как навахо. Я приложил огромные усилия, чтобы это опровергнуть, и потерпел неудачу. Я научился понимать язык навахо. Но я никогда не научусь думать на нем — он основан на воспри— ятии мира, настолько отличного от нашего в своей основе, что мой разум не в силах его принять.

Я изучал ваш танец, тот «язык» на котором вы вскоре будете говорить за нас. Я обсуждал этот вопрос по космической связи с миссис Парсонс и довел компьютер корабля до истощения по этому вопросу. Я не смог научиться думать на этом языке.

Я хочу попробовать еще раз. Я теоретически заключил, что личное столкновение с космосом как он есть, без преград, может помочь мне. — Он сделал паузу и снова усмехнулся. — Глотание почек пейотля слегка помогло мне в моих усилиях с навахо — как и обещал мне мой наставник. Я должен почувствовать ваше восприятие мира. Я надеюсь, оно на вкус приятнее почек.

Это была самая длинная речь, которую я вытащил со дня нашего знакомства из скупого и точного в словах Чена. Я посмотрел на него по— новому: с уважением и некоторым удивлением. И с возрастающим удовольствием: вот друг, с которым я чуть не упустил подружиться. Боже мой, а что, если старый Чен — Homo novus?

— Доктор Чен, — сказал я, когда ко мне вернулось дыхание, — пойдемте поговорим с командующим Коксом.

Чен с полнейшим вниманием выслушал такое количество зачастую уже знакомых ему инструкций, какого хватило бы на восемнадцать часов, и задал сам весьма серьезные вопросы. Я готов побиться об заклад, что еще до инструктажа он мог разобрать любую подсистему в своем костюме в полной темноте. К концу я был готов побиться об заклад, что он мог бы собрать их в темноте из свободно плавающих в невесомости запчастей. Я сталкивался с довольно большим числом выдающихся умов, но Чен произвел на меня впечатление. Но я все еще не был уверен, что доверяю ему. Мы ограничили отряд до трех человек, чтобы уменьшить число возможных неполадок — в космосе неприятности редко приходят в одиночку. Я был очевидным «вожатым скаутов»: я провел больше времени в открытом космосе, чем кто— либо из находящихся на борту, не считая Гарри. Линда инструктировала Чена в течение прошлого года; она пришла, чтобы поддерживать непрерывность классных занятий. И чтобы танцевать для него, в то время как я изображал курицу, трясущуюся над цыплятами. И еще потому, думаю, что она была ему другом.

Первый час прошел без происшествий. Мы все трое были в «кубике», я следил за приборами управления. Мы отошли на несколько километров от «Зигфрида», травя страховочный трос, и замерли, как всегда, точно в центре бесконечности. Чен был скорее благоговейно тих, чем обособлен. Я верил, что он способен воспринять это, столь огромное, чудо — и он действительно вел себя так, словно всегда знал, что вселенная такая большая. И все же он молчал, и молчал долго.