Звездный танец

— Они только считают более соответствующим, чтобы самое первое движение было скорее уважительным, чем строгим; скорее торжественным, чем эмоциональным. Как только мы установим связь, откроем отношения с этими существами во взаимном достоинстве, тогда будет время, чтобы заявить наши жалобы. Возможно, третье или четвертое движение.

— Черт побери, это неправильно!

— Чарльз, простите меня, но, конечно, вы признаете, что эмоции могут застилать вам разум в этом вопросе? Я вздохнул.

— Иезекииль, посмотрите мне в глаза. Моя любовь с Шерой Драммон прекратилась незадолго до ее смерти. С тех пор прошло много времени. Я ис— следовал свою душу и танец, который родился из нее, и я не чувствую стремления к личной мести, у меня нет никакой жажды возмездия.

— В вашем танце нет жажды мщения, — согласился он.

— Но у меня есть жалоба — не как у обездоленного любовника, но как у обездоленного человеческого существа. Я хочу, чтобы чужие знали, чего они стоили нашей расе, когда они вызвали смерть Шеры Драммон, когда они подтолкнули ее и сделали ее Homo caelestic прежде, чем появилось хоть какое-то место и хоть какой-то способ жить для такого существа…

Я оборвал себя, сообразив, что сболтнул, но Де Ла Торре и глазом не моргнул.

— Разве она уже не была Homo caelestis, или aia anima, к тому моменту, как они прибыли, Чарльз? — спросил он так вежливо, как будто предполагалось, что он знает эти термины. — Разве она не умерла бы по возвращении на Землю в любом случае?

Хотя его вопрос и привел меня в смятение, но я распознал и принял его искренность.

— Возможно, это так, Иезекииль. Ее тело должно было быть на грани необратимой адаптации. Я лежал без сна много ночей, думая об этом, обгова— ривая это со своей женой. Я продолжаю думать так: если бы Шера представила себе, что ее «Звездный танец» будет иметь такой коммерческий успех, она бы выдержала краткое ожидание в Скайфэке, она могла бы выжить и стать гораздо более стоящим лидером для нашей Студии. Я продолжаю думать так: если бы она хорошо все обдумала, она могла бы не спешить сжечь крылья так высоко над своей потерянной планетой. Я продолжаю думать так: если бы она только знала, она могла бы жить.

Я глотнул дрянного кофе из груши и состроил мину.

— Но из нее высосали все соки. У нее не осталось духа борьбы, она вложила его весь в «Звездный танец» и из последних сил бросила в этих красных светляков. Весь ее путь, до самого Кэррингтона, медленно истощал в ней желание жить, и она бросила все, что у нее оставалось, в этих чужаков; это была цена того, чтобы оттолкнуть их обратно в межзвездное пространство, напугать их так сильно, чтобы следующая предпринятая ими попытка была не ближе, чем в миллиарде километров от нас. После этого воли к жизни в ней не осталось — во всяком случае, осталось недостаточно, чтобы ее поддержать.

Я хочу рассказать тем существам о ценности объекта, который был сокрушен их небрежным шагом, заставить их понять огромность потери, ко— торую понес народ Шеры. Если горе или раскаяние присутствуют в их эмоциональном наборе, я хочу увидеть проявление этих чувств. Больше всего, как мне кажется, я хочу их простить. Поэтому для начала я должен представить свои жалобы. Я думаю, что их реакция на это скажет нам быстрее, чем что-либо другое, сможем ли мы хоть когда-нибудь научиться общаться и мирно сосуществовать с ними.

Они по-настоящему уважают танец, Иезекииль, и они стоили нам величайшей танцовщицы нашего времени. Раса, которая может начать разговор с любого другого заявления, — это раса, которую мне не очень хочется представлять. Это опять и снова будет ошибка Монтесумы. Норри и другие согласны со мной. Иначе мы не станем работать.

Он долго молчал. Последнее, с чем согласится дипломат, — это что в конкретном случае компромисс невозможен. Но наконец он сказал:

— Я понял вашу мысль, Чарльз. И я признаю, что она приводит меня к тем же самым выводам. — Он вздохнул. — Вы правы. Я сделаю так, чтобы дру— гие приняли это. — Он оттолкнулся и подлетел ко мне, взял меня за плечи морщинистыми, испещренными пятнышками руками. — Благодарю вас, что вы мне объяснили. Давайте начинать приготовления к тому, чтобы представить нашу жалобу.

Он заперся с тремя остальными чуть больше, чем на двадцать минут, и появился с их чрезвычайно ворчливым согласием. Он был действительно лучшим человеком, которого мог выбрать Вертхеймер. Через полчаса мы уже были в пути.