Звездный вирис (сборник)

Перешагивая через трупы своих сограждан, Кастор Кракно сардонически улыбнулся себе и продолжил свое так жестоко прерванное путешествие. Листва на деревьях, он заметил, уже стала вянуть и осыпаться, хотя была еще только середина лета. Пройдя дальше по улице, он вошел в узкий проход и поднялся на несколько ступенек.

Тайный офис общества «Смерть жизни» располагался в небольшой задней комнате, арендованной у владельца магазина. Войдя, Кракно обнаружил, что все три его компаньона-конспиратора, ядро революционной партии, лежат мертвые, навалившись на стол, за которым они сидели, ожидая его прихода.

Закрыв за собой дверь, Кракно в безмолвном прощании оглядел своим жестким взглядом комнату, начиная от второго стола, заваленного грубо изданной литературой, до настольного копировального аппарата, который ее напечатал.

Стало быть, он остался один. Никто из его товарищей не пережил это космическое нападение.

Он шагнул к узкому окну, задев одно из тел, так что оно упало на пол, и постоял несколько минут, глядя на задний дворик, поросший сорняками и кончающийся кирпичной стеной, закрывавшей обзор. Ему нужны были эти несколько минут, когда он не видел ничего, кроме этой безрадостной сцены, чтобы разобраться в себе и в той невероятной вещи, которая с ним произошла.

Ростом Кастор Кракно был чуть ниже среднего, и его можно было бы назвать полноватым, но энергичность придавала ему выразительность. Ему было сорок лет (годы естественного старения, не продленные лекарствами, доступными вельможам), его черные волосы начали редеть, в то время как красное лицо постоянно выражало только жестокость. Часто его глубоко посаженные карие глаза смотрели свирепо, не отрываясь (подобно животным), хотя в других случаях глаза бегали, как у преступника.

И он являлся неоспоримым лидером — по крайней мере, уже в прошлом, — защищавшим доктрину «Смерть жизни».

Всю свою жизнь Кракно прожил на Кэроуле; он был внебрачным сыном фабричной работницы, жившей в трущобах городка в нескольких сотнях миль от столицы. Он все еще помнил свою мать; помнил, в основном, как она выглядела, приходя уставшей после целого дня работы в их единственную убогую комнатку в двадцатиэтажном доходном доме. Он вспоминал о ней, однако, без всякого сострадания. В пятнадцать лет, насмотревшись на то, как с каждым годом она выглядит все более тощей и измотанной, он убежал, чтобы побродить некоторое время по городам и фермам планеты, пока не обосновался в Кинне, столице, где занялся разрушением общества и заменой его на анархию.

Анархисты были всегда; но Кракно придал движению новую жизнь: он превратил его теорию, давно развенчанную историей, в доктрину действия. Больше всего он гордился убийством целой семьи вельмож, считая, что совершил подвиг, взорвав театр Хадркэни; преступников полиция так и не нашла.

Какое-то время он со своими ближайшими помощниками жил на преступные деньги; сами они не совершали акций, поскольку это слишком рискованно, но пользовались помощью криминального мира Кароула, который отчасти симпатизировал их идеям: они не жалели сил на распространение принципов анархизма кракновского толка, или кредо нигилизма:

Уничтожение всего существующего — что означало, в целях пропаганды, разрушение всего, что связано с существующим социальным порядком, его классами, законами и институтами.

Смерть жизни — что означало, в целях пропаганды, смерть стилю жизни, которым люди живут сейчас, смерть привилегированной продленной жизни для вельмож, из-за чего страдания низших классов кажутся еще более непереносимыми.

Но лично для него, в глубине его души, эти лозунги имели второе, более глубокое значение, связанное с ненавистью к жизни в любой форме, ненавистью, которую невозможно было утолить, с ощущением, что само существование есть зло.

Никогда еще это ощущение не было таким острым, как двадцать минут назад.

Для населения в целом приход существа произошел внезапно, без всякого предупреждения. Однако Кракно был уверен, что немногие избранные знали о нем, потому что таким образом можно было объяснить кое-что, озадачивавшее его на протяжении последних нескольких недель. Он узнал, частично из дежурных докладов шпионов, частично из радиопередач, что все главные вельможи и крупные индустриальные магнаты один за другим покидали планету, отправляясь в «деловые поездки». Но по радио никогда не сообщалось, что они брали с собой и целиком свои семьи. До сих пор он был в замешательстве, не зная, какое объяснение могут иметь эти факты.

— Они знали, это точно, — пробормотал он про себя. — Как это похоже на них, вот ведь крысы!