Звездный вирис (сборник)

Будто бы не слыша, Гринсект обратился к папке, лежавшей на столе. Джандрак заметил, что она только что спечатана с компьютерного файла и что на ней его имя.

Он заговорил, было, снова, но Гринсект проигнорировал его, открыл папку и склонился над ней. Чуть ли не десять минут он перелистывал страницы, в то время как Джандрак сидел в напряженной тишине.

Внезапно полицейский шеф встал, потянулся, отошел от стола и стал ходить туда-сюда в полутьме.

— Король назначает людей на должность, — с чувством пояснил он, — инстинктивно. Он смотрит, чувствует, ощущает и предполагает. Мой метод, однако, научный. Я наблюдаю за человеком и собираю факты, привычки, выражения и жесты. Затем я анализирую это, пока не пойму, что у него внутри.

Пока Гринсект развивал тему, Джандрак не мог не заметить его рост, настолько огромна была его широкая спина, одетая в серое и пересеченная двумя ремнями.

— Естественно, — продолжал полицейский, — время от времени мы держали вас под наблюдением. Вы для нас не являетесь неизвестной величиной, — он сделал паузу и коснулся чего-то на столе. Послышался щелчок. Новый источник света заставил Джандрака взглянуть налево: на стене ожил видеоэкран.

Джандрак удивился, увидев себя в одном из залов дворца, беседующим с коллегой-офицером во время одного из своих первых визитов во Внутренний город. Шпионская камера перемещалась туда и обратно, выхватывала позы, выражения и всю эту важную мимику лица, которой человек выдает себя, сам того не осознавая. Микрофон камеры воспринимал каждое слово разговора.

— Знаете что, — сказал Гринсект более оживленным тоном, — давайте поговорим о вещах более общих. К примеру, что вы думаете о бедственном положении бедняков? — он сел и снова коснулся панели управления.

Джандрак собирался было выдать несколько убедительных, но идеологически безопасных банальностей, чтобы его равнодушие казалось более естественным. Но последующая сцена дала ему понять, насколько он должен быть осторожным. Он был в Старом городе и ехал на одном из этих грохочущих электрических трамваев, с интересом рассматривая окружающих. По его лицу одна за другой гнались десятки скоротечных, полусознательных эмоций — жалость, отвращение, восхищение, изумление. Они явно указывали на то, что его реальные ощущения описать не так-то просто, и он подумал, насколько широко политический отдел опутал своей сетью Старый город.

— По сути дела, — осторожно начал он, — это вопрос к ученому-политику.

Экран потемнел на несколько мгновений. Перед тем, как он загорелся снова, по нечетким повизгиваниям, кряканьям и стонам он в ужасе предчувствовал то, что увидит через пару секунд. Его страхи реализовались: он видел комнату Ронданы, где они двое, голые, в диком восторге занимались любовью.

В ярости он вскочил на ноги и с ревом бросился на Гринсекта. Здоровяк, тоже встав, просто пихнул его обратно одной невероятно огромной и мощной рукой.

— Сиди, щенок, и не возбуждайся. Мы наблюдаем, за кем хотим и когда хотим.

Джандрак сел и стал смотреть на это холодное лицо, по-настоящему испуганный этими проявлениями силы. Он слышал, что элитные офицеры политического отдела каждый день подвергаются сеансу нервной пытки, чтобы поддерживать свою «крутизну».

На экране он достиг восхитительного, всеохватывающего оргазма и теперь снова бросался на Ронда-ну, чтобы делать ей такие вещи, которые сейчас заставили его покраснеть. Гринсект, повернув голову, смотрел на все это с явным удовольствием; сардоническая улыбка впервые нарушила жесткую бесстрастность его лица.

«Он — чудовище, — думал Джандрак, отвернувшись в другую сторону и сжимая кулаки. — Он должен быть уничтожен».

— Со вкусом, — подцепил его полицейский босс, когда картинка на экране милосердно поблекла. — Не беспокойтесь, полковник, это был единственный раз, когда мы расположили камеру в спальне вашей маленькой шлюхи. Мы не устанавливаем свои устройства постоянно — если бы мы везде их оставляли валяться, мы бы могли скомпрометировать свою славу «невидимок».

— Теперь расскажите мне, что вы думаете по поводу бедственного положения бедняков…

В течение нескольких часов неутомимый Гринсект беседовал с ним «о вещах вообще». О политике, сексе, общественных проблемах, о короле Максиме и его маленькой болонке-королеве, о разных личностях, знакомых обоим. Он обнаружил, что у Гринсекта нет ни малейших сдерживающих факторов, когда речь заходит о чьих-нибудь личных недостатках, даже если это недостатки его хозяина.

Они говорили о спорте, религии и музыке. Грисект спросил его, кто, по его мнению, победит в этом году в воздушных гонках вокруг планеты. В сфере музыки шеф полиции признал, что страстно ценит классический тип абстрактной, экстремально интеллектуальной композиции, достигшей своего расцвета с гением Сконорбала около сотни лет назад.