Звездочет поневоле

«Ну, позвольте! Тинторетто!», – с проблемой подошел Волчий, запахиваясь в летний плащ цвета индиго и спешно догоняя уходящего прочь свидетеля, прокричал: «Кто такой любезный?! Вы нам расскажите! О, Боже, Шуга, как с вами сложно! При чем тут Тайная вечеря? При чем тут север? Я вам самое главное пытаюсь донести. Мы же с вами, в конце концов, теперь партнеры и хорошие друзья. Помогите и мне!».

«А чем помогли вы, друг мой, рассуждая здесь со мной в эту темную бредовую ночь, когда от меня даже ангина еще толком не отстала. И все это мастерство Сатанинского очень вязко легло на мое правое слишком много работающее полушарие. Вы верите в то, что через десяток лет все повторится вновь? Все будет так, как для вас привычно? Но если бы вы все только могли подумать как-то иначе. Ничего из того, что было поставлено на ваши карты, не найдет никакой поддержки. Мир откажется за это бороться, не потому, что он выберет другое, а потому, что он устал от разрывающей его в разные стороны метафизики, контроля над которой у вас, великих мира сего, нет», – в кипении заключил Сахарный, устремляясь в глубину ночного побережья.

«Подождите, Шуга, те долги, о которых говорил Сатанинский, это все не покрытая бездна и вы здесь, понятное дело, совершенно ни при чем, нам все известно о Ключе, теперь все известно! Мешки с пропавшим добром уже давно сбросили на берега Гондураса. И никто так и ничего и не понял, на что все бралось и куда вычиталось, – это все прошлое, а прошлого уже нет, есть только наше с вами достойное настоящее. Забудьте обо всех участниках этого вечера, этого надолго затянувшегося вечера. Господа прекрасно осведомлены о своих новых назначениях и заданиях, им придется теперь весьма туго, не так, как в добром „прошлом“, которого уже нет. Да и „Вешайтесь Все“! О, как он любит вас! Он полностью на вашей стороне, и откуда говорит у этого парня такое удивительное чутье, такой необъяснимый рефлекс? Как я мог раньше не считаться с таким великим даром!? Это же талант! Еще прошлым летом, когда Педант погиб в своей собственной постели, никто ничего толком не нюхал, словно запаха не было. Понимаете? Все эти бесследные пропажи, вся эта мистика, авторами которой являются все те же участники одного грандиозного общества. Наши от превосходной формы – господа! Шуга, прошу вас вернитесь!» – полной грудью вскричал ошалевший Волчий, проникая в прозрачность мистической ночи.

Уходящая фигура слилась с каменной декорацией, примыкая к подножию Средиземного моря, ночные сады не теряли своих налитых плодов, в то время как плоды переполнялись значением сочности. Это была премьера рассудка на фоне линеарных скал, склоняющих мысль к движению многогранности. Никто из тех, кто удостоился приглашения посетить этот превращенный в плоть неизвестный берег, не остался рад. Ибо для каждого из присутствовавших тем вечером в неизвестном ни для кого месте – зажегся сизый фонарик с горечью и предсказанием. «Ты только прикоснешься к нему, и мир снова удостоится солнца. Ты поймешь, как понимали твои предки, что сплетены молекулами с предками врагов своих, и не враги они больше друг другу, и не друзья, а общая память для всех ныне живущих. И те народы, что были прокляты полями, притянут еще большее проклятье, ибо унижали они не самих себя, а тех, чьи хлеба продавали. Она говорит „Бог?“, как однажды благодарила тебя беспричинно, как в том случае, когда ты ничего ей не приносил. Она словно задает вопрос самой себе. Однако это и есть правило вступления, ты узнаешь всю эту суть, когда долгая мучительная ночь пройдет наказаньем за сделанное, и ты вспомнишь, что значит вставать в один рост с рассветом».