Звездочет

— Зеленая вошь, Дарио, — отвечает, сдерживая слезы, Фелисиана. — Не приукрашивай смерть, ведь в жизни ты всегда называл хлеб хлебом и вино вином.

С некоторых пор в Кадисе идут разговоры о вызывающем тревогу количестве заболеваний и смертей, но категорически запрещено называть эпидемию эпидемией. Звездочет забился в темный угол, откуда наблюдает глазами, светящимися, как витражи, за тем, как гаснет фиолетовый закат в чужой спальне. Он понимает, что это и закат двух жизней и что эти двое делают сейчас свои последние шаги с той же естественностью, с какой уходит солнце. Ассенс, как всегда, изрыгает проклятия против газет:

— Скоро три года, как был первый случай, и ни разу ни одного сообщения об эпидемии.

Она ничего не говорит, лишь сжимает его руку и красноречиво смотрит на него. Утром она побывала в благотворительном медицинском пункте. Мед-брат в навязчиво-голубом халате — цвета фалангисгской формы — и с вышитыми на грудном кармане ярмом и стрелами сказал ей:

— О каких вакцинах вы говорите? Эти отвратительные насекомые исчезнут, если вы будете хорошо мыться с мылом, часто менять белье и гладить его, а лучше кипятить. Выход очень прост: мойтесь.

— Вы думаете, мы свиньи? Я говорю вам о тифе.

— Тиф? Это слово чуждо нашему словарю, сеньора. Наша единственная партия считает, что болезнь — это не простой результат инфекционного, наследственного или физического факторов, а логическое следствие органического расстройства, вызванного духовным кризисом этого мира.

Когда она рассказала это Ассенсу, старый журналист написал красными чернилами свою последнюю хронику поверх первой полосы газеты: «Они решили сделать ответственными за болезнь нас — тех, которые страдают. Ловкая нравственная подтасовка, которая превращает нас в виновников собственной смерти. Разве я зеленая вошь?»

Когда вечереет, он уже не в силах держать перо. Пламя лихорадки оживает и зажигает его тело.

— Я сделаю тебе втирание, — печально говорит Фелисиана, но его пальцы переплетаются с ее рукой, как виноградная лоза. — Мы не можем позволить себе платного медика.

— Иди найди доктора Бустаманте.

— Но ты всегда его ненавидел, Дарио.

— Ты ошибаешься. Я не ненавидел его, я его боялся. Я всегда знал, что он любит тебя.

— Ты прав. Он может взяться тебя лечить.

— Не ради меня, Фелисиана. Для меня уже мало что можно сделать. Ради тебя. Он тебя поддержит, когда меня не будет.

— Тогда я никуда не пойду, потому что я умру вместе с тобой.

Их переплетенные пальцы невозможно различить. Фелисиана отворачивается, чтоб он не видел ее слез, и в этот момент вспоминает, что Звездочет тоже находится в комнате.

— А ты, мальчик… Сыграй нам какую-нибудь песню про любовь. Если усиливается лихорадка — лучше, чтоб это было по стоящей причине, а не от укуса гадкого насекомого.

Иногда во время вечерних выступлений Звездочет чувствует, что музыка оркестра как бы сопровождает немой фильм. Две враждующие стороны непримиримо разделены, но в соответствии с чудовищным парадоксом отчаяние одних превращается в выгодное дельце для других. Непростое дело бегство и, главное, недешевое. Скоро он научился расшифровывать таинственное шептание, намеки, драматические жесты, напряженную тревогу жизней, подвергающихся опасности. Он замечает прожорливые и подстерегающие взгляды спекулянтов, мошенников всех мастей, чиновников-взяточников и полицейских, которые прикидывают выгоду от той или иной торговой операции. Его музыка сопровождает сумрачные приходы и уходы приезжих, то и дело пересекающих террасу, слишком усталых, чтобы думать. Затем образы киноленты, которую каждый день смотрят со своих подмостков музыканты, оживляются. Без околичностей спекулянты подступают к несчастным, вливая в их уши поток предложений. Предлагаются паспорта и билеты на корабли, обещания добыть места на рыболовные суда, которые должны прийти в Гибралтар или на север Африки, и даже фиктивные браки, чтоб получить испанские документы. И последние банкноты, ревностно доселе оберегаемые, начинают покидать карманы беженцев, которые уже оставили по дороге изгнания ручеек золотых луидоров, швейцарских франков, немецких марок, драгоценных камней.