Звездочет

Он видел ее уже много раз. Он видел в ней уже много разных женщин. Но сейчас, в пустоте квартиры, перед ним садится незнакомка. Дон приходит наутро после кошмарной ночи, во время которой Звездочет встает тысячу раз, чтобы еще и еще раз крутануть маховик странного механизма, прикрепленного балкой к табуретке, с которой взлетел его отец, и этот механизм поднимает в воздух пустой пыльный плащ, который никто не потрудился убрать. Раскрытие тайны трюка ему неприятно. Его банальность очевидна. И он начинает подозревать, что лишился части своей жизни, потому что отец его сотворил вокруг себя собственную реальность, и без его присутствия она испарилась в воздухе, или, грубо говоря, разрушилась.

Для Звездочета это была ночь размышлений. Его наивные детские иллюзии боролись за существование, столкнувшись с желаниями подростка.

А Дон эту ночь провела в подавленном состоянии, в течение ее она спускалась со ступеньки на ступеньку в застенки одиночества и несчастной любви. Она даже не ложилась. Волосы ее мокры, потому что в Кадисе льет как из ведра, и вода освежает ее похмельное лицо, пока она смотрит на клочок неба, в котором исчез Великий Оливарес, и барабанит костяшками пальцев по оконному стеклу.

— Когда я узнала, Рафаэль, то решила напиться до бесчувствия. Да, это именно то слово: напиться. Верно сказано. Я выбрала «Пай-Пай», куда мы с твоим отцом ходили вместе много раз. Обстановка там мне показалась гнетущей, и полной дыма, и… Все слова хотят сказаться враз. Я должна успокоиться. Я говорила тебе, что немцы там, у стойки, смотрели на меня как на девицу легкого поведения. Я им сказала… не знаю, что я им сказала, они не слушали. «Порто-флип» казался мне горьким. Он не пошел мне на пользу. Много слов у меня во рту. Я должна их выплюнуть.

Она внезапно замолкает, не в состоянии произнести ни слова больше, только губы кривятся в унылом безмолвии и издают пьяное икание, звучащее как хруст стекла под каблуком. Звездочет не слишком внимателен к ней, он не перестает думать о маховике. Она сидит верхом на стуле, положив подбородок на спинку, и посматривает то на лицо мальчика, погруженного в собственные мысли, то на шевелящийся плащ, который вздувается и опадает от сквозняка, без тела своего хозяина — тела, которое она с таким жаром сжимала в своих объятиях посреди голубиного облака. Одна из голубиц пытается сесть к ней на плечо. Тогда Дон поднимается и поддается порыву обнять этот кусок материи, но он так пуст и бездыханен, что одиночество ее становится еще невыносимее. Она крутится, как взбесившаяся кошка, и отбрасывает плащ.

— Зачем ты пришла? — спрашивает Звездочет, выйдя из задумчивости. Хотя он на нее даже не смотрит, его глаза яростно сверкают.

Дон ревниво поворачивает к нему голову. Для нее внутренний мир мальчика всегда был тайной. Она смутно догадывается, что это смесь наивности и странной врожденной мудрости, которая пугает ее. Она знает его всегда молчащим, связанным с другими людьми лишь посредством мистического языка его гитары, которая звучит как бы за гранью времени, в атмосфере более глубокой, чем воздух, в которой банальные моменты и обычнейшие жесты приобретают привкус тайны.

— Мне нужно, чтоб ты сыграл. Если ты не сыграешь, я умру.

Только теперь Звездочет обратил взгляд на ее крупные слезы, которые катятся по щекам и капают на грудь. Лицо мальчика непроницаемо, но его дрожащая рука указывает на механизм для поднятия в воздух.

— Ты продолжаешь его любить, несмотря на его трюки? Любишь шулера?

— Я люблю мужчину. И мужчина не меняется оттого, что узнают его секреты. Он продолжает быть самим собой, — отвечает она сердито.

Мальчик не повышает голоса. Он говорит напряженно, но очень тихо, и монотонный шум дождя почти заглушает его.

— Я знаю. Я жил с ним много лет. За каждым раскрытым секретом стоит другой секрет, еще более непонятный.

— Тогда почему ты спрашиваешь меня о таких глупостях? Ты меня дразнишь. — Порывистым жестом она закрывает лицо.

Мальчик долго молча рассматривает ее, прежде чем ответить. Он спрашивает себя, какая же на самом деле эта женщина. С прядями рыжих волос, похожими на высохшую кровь, которые прилипли к ее совершенно бледному лицу, она в этот момент кажется ужасной.

— Зачем ты пришла? — наконец резко говорит он.

Но через мгновение хватает одного жеста ее руки, приглаживающей волосы, чтобы черты ее снова обрели жизнь, затрепетали, вытянулись, изменились, как меняется гусеница, превращаясь в куколку.

— Извини. Я немного пьяна. Ты должен понять, что во всем Кадисе мне не с кем больше поговорить о твоем отце.

— Отец вернется. Тебе не кажется? — спрашивает Звездочет и беспокойно ждет подтверждения.

— Нет, он не сможет. Хоть бы ему удалось добраться до Гибралтара.

— Это значит, он нас бросил, прав дон Себастьян Пайядор.

— Это значит, что здесь он уже не может жить.

— Ты забудешь его, — говорит он с оттенком злости.

— Раньше мне было трудно вспомнить имя мужчины на следующий день. На этот раз — нет. Я же тебе сказала, что люблю его.

На этот раз Звездочет не сразу подбирает точные слова, которые выразили бы его тревогу.