Эта мысль Рите не понравилась. «Тоже мне, защитника нашла…»
Она дотронулась до Никиного лба осторожным, легким движением губ. Температура теперь совершенно спала, лобик был прохладным. Опухоль еще осталась — около глаз Ника.
— Бедный мой малыш, — прошептала Рита. — Бедный, бедный мой Ник…
От жалости к нему стало так больно и так обидно…
«Все из-за дурацкой работы, — зло подумала Рита. — Я и в самом деле забыла о том, что у меня есть ребенок… Как будто деньги могут заменить маме и Нику меня…»
Она твердо решила уйти с радио. Обойдутся… Если она согласится писать сценарии для рекламы — получатся те же самые деньги, черт побери… И времени будет больше. Она не будет тогда отлучаться по ночам.
— В конце концов, сейчас время такое… Никто не может делать то, что хочет. Все зарабатывают.
Решение это повлияло на нее странным образом — с одной стороны, принесло ей облегчение, а с другой… Грустно ей стало.
Но если выбирать — собственные амбиции или спокойствие близких, на каком решении остановить свой выбор? Да конечно же, на втором…
Теперь в комнате было совсем светло.
Рита посмотрела на часы. Половина седьмого. Бедная Машка после ночной работы сейчас приступила к утренней.
— Все-таки тебе везет, Рита, — сказала она себе. — Тебя окружают хорошие люди… Что бы ты без них делала?
И снова возник перед глазами Сергей, склонившийся над книгой рядом с Никиной кроватью и тихонько читающий ему «Хроники Нарнии». И появилась в сердце благодарная нежность…
«Он ведь просто одинокий человек, — подумала она. — Как все люди, пережившие одиночество, он привык прятаться. Кактус, выставляющий иголки каждый раз, когда к нему подходишь… Просто подходить надо осторожно и тихо. Чтобы не спугнуть…»
В дверь позвонили.
Рита удивленно оглянулась — кто может прийти в такую рань?
Открыла дверь.
На пороге стоял Сергей.
— Простите, что я так рано, — сказал он, пряча глаза. — Но Нику надо сделать укол…
Он сам не знал, как дожил до утра.
Ему не спалось. Впрочем, он вообще забыл, что такое сон. Но эта ночь была сплетением бессвязных воспоминаний, глупых предчувствий и тоски.
Ему больше всего хотелось вернуться. Как будто рядом с Ритой и Ником он был защищен. От прошлого. От Тани. От самого себя…
«Я им нужен», — говорил он себе и делал шаг к двери. Но тут же останавливал себя: «У них своя жизнь — у тебя…» Он не продолжал, останавливался, зная, что эта мысль не принесет ему облегчения.
Но потом все повторялось — Сергей вставал, решительно шел к двери, останавливался…
Нет.
Снова возвращался, садился и какое-то время тупо таращился в пустоту.
Так он дождался утра.
«Она ведь не сможет сделать укол».
Это был компромисс.
— «Мой тяжкий крест, уродства вечная печаль», — пел по радио голос.
И хотя ему больше правился французский вариант, на этот раз русские слова вполне отвечали его состоянию.
— «Дай мне надежду, о мое проклятье…»
Рита.
Усталая улыбка. Завиток непослушных волос на лбу. Глаза, глубокие и таинственные…
Рита…
— «Светлый сон мой…»
Он больше не мог сопротивляться.
Открыл дверь, и быстрее, чем могла бы догнать его собственная нерешительность, быстрее, чем могла бы остановить его Таня, он уже нажимал на звонок ее двери.
Она стояла и смотрела, как он уверенно и спокойно делает укол Нику.
Вместе с ним вернулось спокойствие. Уверенность, что с Ником будет все в порядке.
— Молодец, Никушка, — ласково сказал Сергей. — Умница ты. Выиграл…
Потом обернулся к Рите и улыбнулся ей.
— Все в порядке, — сказал он. — Видите — отеки почти спали… Те, что у глаз остались, — это пройдет. Ник — настоящий парень. Справился…
— Это вы справились, — проговорила Рита. — Вы с мамой. А я… — Она устало махнула рукой.
— Перестаньте, — слегка поморщился он. — Самоедство никогда не доводит до добра… Вы же не можете это все изменить.
— Могу, — упрямо мотнула она головой. — Надо только решиться.
— Если надо, то решайтесь, — улыбнулся он.
И встал.
— Не уходите, — попросила Рита быстрее, чем включился голос разума. — Правда, не уходите. Хотите, я сварю кофе? Я купила хороший кофе. Хотите?
Он удивленно вскинул брови.
Рита испугалась — а вдруг она сказала что-то лишнее?
Она уже хотела извиниться, отпустить его, но вспомнила, как ей стало страшно. Она с опаской посмотрела на пальму — а вдруг той опять придет в голову принимать очертания женской фигуры — смерти?
Нет. Пальма была самой обычной монстерой. Раскидистые ветви. Огромные листья…
Кстати, надо ее полить.
Потом она перевела взгляд на Сергея и поняла — пусть он думает о ней что угодно. Пусть. Она не хочет, чтобы он сейчас уходил.
— Мне было страшно, — просто сказала она. — Когда вы ушли… Мне даже вот эта пальма показалась черт знает чем! Пожалуйста…
Он рассмеялся.
— Конечно, — сказал он, немного наклонив голову. — Я в самом деле хочу кофе. А Нику надо наконец-то поспать спокойно, без нашего присутствия… А то мы не пускаем к нему хорошие сны…
Теперь пришел ее черед удивиться.
— Вы поэт? — спросила она.
— Нет, — ответил он серьезно. — Вообще-то я врач. Но когда я понял, что не могу исправить что-то, что смерть неизбежна… Наверное, это лишняя откровенность.
— Нет, — покачала она головой. — Нет…