Звездолет, открытый всем ветрам (сборник)

— Вторым инженерам не сообщают информацию о мочильниках. Но ты, Стерек, обнаружил ещё большую опасность. Найди эту Брию с жуками. Если придётся — примени… это. Изменения, которые они… олицетворяют, ставят под удар нас всех. Мы обязаны защищать «Волдырь» и всех, чьи жизни доверились ему.

— Понятно, — сказал он; и всё же Рикация ему солгала. Может, и не в первый раз. Он вытолкнулся из тьмы, переплывая от поручня к поручню к ближайшему люку. Он не знал, как ему теперь искать Брию. Сенсоры не обнаруживали её присутствия — как так? Раньше сенсоры всегда отвечали его собственным органам чувств. С поправкой, конечно, на ограниченность его биологических возможностей и технологических — сенсоров, он всегда видел то, что видели они. Вот в чём истинная опасность, понял он, вот почему Бриа представляет такую угрозу. Она как-то умудрилась всё изменить.

Но если показаниям сенсоров больше нельзя доверять, уж не значит ли это, что и на его собственные чувства ему нельзя положиться? Откуда ему знать? Неважно, ответил он сам себе. Если так рассуждать, и сам-то он всего-навсего набор ощущений; других ему не дано. Рикация ему поможет, а через неё и весь «Волдырь». И, устремляясь к Ободу, он цеплялся за эту мысль крепче, чем цеплялся за поручни.

* * *

Когда Стерек наконец добрался до 2112V, он уже решил, что применять мочильник не будет. И он, и все обитатели «Волдыря» знали цену жизни. Многие тысячи лет они жили все сообща, и каждый нёс груз своих дел и обязанностей — что Инженеры, что Пассажиры. Насколько он сам знал (а в его знании вряд ли кто-то мог усомниться), никто на корабле никогда не пытался уничтожить другого. Несчастные случаи, бывало, происходили, и это становилось общей трагедией. Но когда он открыл люк и вошёл в отсек, он чуть не передумал.

Теперь, когда Бриа не загораживала собой поле зрения, бардак казался ещё ужасней. Провода вырваны из кабелей; даже тонкие металлические трубки кабелепроводов отодраны и валялись в стороне. Стерек онемел, просто потерял способность соображать.

— Тебе водить! — пронзил тишину голос Брии, и она шлёпнула его по плечу.

— Стой! — взвыл он и вскинул мочильник сам того не сознавая, просто потому, что тот был в руках.

Она стояла в конце коридора и лыбилась. Панцири насекомоглаз поблескивали движением. Странный звук — как щебет, — чем-то напоминавший пощёлкивание сенсоров, отдавался эхом вокруг него, и тут он понял, что он исходил от жуков, потиравших друг об друга передние лапки.

— Я знала, что ты вернёшься. У нас до ужаса много общего, если не считать того, что мы полная противоположность друг другу. — Она прикрыла рот рукой и хихикнула.

— Что ты тут устроила? Ты же угробила сенсоры. — Он двинулся к ней.

— Неправда. Они тебе покажут всё, как надо. — Снова Бриа засмеялась, приподняла груди в ладонях, распутница, и юркнула в шахту лифта. Вспомогательную шахту — сообразил Стерек, устремляясь за ней, — которая вела только в коридоры Обода, но не в поперечные проходы, ведущие к Центру. Он заметил её далеко внизу: она выходила на поворотной палубе. Он опустился наконец на палубу и вытолкнул себя из силового поля лифта; перед ним простирался коридор, тёмный и безлюдный.

— Опять попался, — её рука крепко хлопнула его по пояснице. Стерек потерял равновесие и ни с того ни с сего вдруг весь оказался под нею. Он пытался навести на неё мочильник, но, похоже, это было не нападение. Прежде чем он успел сообразить, что же тут происходит, её губы нашарили его рот, а руками она взялась шарить у него под комбинезоном.

Он хотел её остановить, по крайней мере ему так казалось. Сладость её языка была превыше человеческого воображения. Он чувствовал нежность её пальцев, ласкающих его вздымающуюся эрекцию, и глаза у него сами собой закрылись.

— Вот начало всех начал, так жизнь начинается и не кончится никогда, — выдохнула она, давши тем самым и ему возможность продышаться. Он открыл глаза и уставился на двух насекомых цвета лаванды. Их усики были закручены назад над блестящими головками.

— Не надо, — он попытался оттолкнуть её, а жуки всё открывали и закрывали жвала, от чего его рот наполнялся гнусным привкусом.

— Самого главного глазами не увидишь. Надо доверять своим чувствам, — она уже сидела на нём верхом, и мягкая влажность охватывала его пенис. — Тебе ведь хорошо?

— Да, — вырвалось у него прежде, чем он мог себя остановить.

— Тогда предайся этому чувству, подсоединяйся не только мозгом, но и всем телом. Не открывай глаз, пока всё не кончится. Ты узнаешь, когда тебе их открыть. — Её тело подымалось и опадало в такт с его ошалелыми вздохами. Она двигалась быстро и резко — с Рикацией он никогда не испытывал такой жестокости. Никакой игры ума, никакого тебе интерфейса, только потные, скользкие тела, сцеплённые в плавящем, дёрганом ритме.