Звездопад

К одиннадцати часам я крепко-накрепко (чтоб не развязали) закрутил бинтом кальсоны и прошел в операционную. Там была только Лида. Она помогла мне снять рубаху, глянула на подвязанные кальсоны и ничего не сказала, а лишь подсобила забраться на холодный операционный стол и прикрыла меня до пояса простыней.

Противная мелкая дрожь возникла внутри меня, дошла до губ, и меня начало колотить так, что стол или на столе что-то забрякало. Хорошо, что Лида возилась у кипятильника с инструментами и не видела этого. Из соседней комнаты с поднятыми вверх руками появился хирург и отдал Лиде какую-то команду. Она наклонилась ко мне с просящей улыбкой:

- Будем ровно и глубоко дышать, да?

Я тряхнул головой, и тут же на мое лицо обрушилась маска. Послушно, как обреченный, я вздохнул и сказал:

"Раз!" Потом: "Два!" Потом: "Три!" Когда дошло до ста двадцати, откуда-то издалека донесся убаюкивающий голос Лиды:

- Родненький, спи! Родненький, спи... Затем голос главного хирурга:

- Почему больной не снял белья? И еще чей-то:

- Глядите, как он подштанники-то бинтом прикрутил - не развязать.

И снова издали, и все тише, тише:

- Родненький, спи... Родненький, спи...

Должно быть, я плохо спал, потому что, когда очнулся в палате, на мне оказалась разорванная рубаха и здоровая рука моя прикручена была к кровати.

Возле меня сидел Рюрик.

- Ну, здорово, Мишка-Михей! - ухмыльнулся до ушей Рюрик.

- Здравствуй, Урюк! - оказал я ему с детской радостью.

Урюком я его еще никогда не называл, и Рюрик нахмурился, считая, должно быть, что я все еще не в своем уме.

- Отвяжи руку, - попросил я Рюрика. - Затекла. Бушевал я, что ли?

-Ой, бушевал! - откручивая накрепко привязанный ремень, помотал головой Рюрик. - В основном матом всех крыл. Врачиха тут, а ты кричишь: "Что фашисты, что доктора - одинаковы. Все кровососы!"

- Да ну?

- Пра! Оно, конечно, не в уме ты был. Но только уж и безумному такое непростительно. Я окончательно убедился, что против сибиряков по мату никто не устоит.

- Я что? Вот у меня дед был, тот колена загибал, так уж загибал!.. Вороны с неба валились, кверху лапами! Как даст, так и готово!.. - Мне так хотелось говорить, вспоминать что-нибудь из жизни смешное. Но Рюрик решительно пресек мое опьянелое озорство:

- Колена! Загибал! - передразнил он. - Посмотрел бы ты, как девушку ту загибало!..

- Какую девушку? - похолодел я и цапнул под одеялом - бинт на месте. Кальсоны прикручены будь здоров.

- Ту самую! Она около тебя и так и этак, родненьким называла, а ты... Ребята в хохот. А она: "Человек, - говорит, - в невменяемом состоянии, и смеяться, - говорит, - над ним подло... Подло! Подло!.."-И еще ногой топнула. Ну, я тут одному костылем по кумполу отоварил. В дверь заглядывал... В общем - концерт!

Я не успел ничего оказать Рюрику в ответ. Дверь в палату открылась, и стремительно влетела в палату ОНА. Губы у нее строго поджаты, лицо силилось быть суровым, но глаза смеялись.

- А ну, где тут этот гренадер? Где этот негодник. поносивший советскую медицину? Дайте мне его, я с ним за всех рассчитаюсь.

Я закрыл глаза рукой и еще одеяло на себя натянул. Но Лида приоткрыла одеяло и стала отнимать руку от лица, разжимая пальцы один за другим.

- Видали вы его, прячется, устыдился! Нет, вы поглядите, поглядите на меня, - все тем же строгим голосом, в котором бился смех, требовала она.

И я поглядел. И навстречу мне плеснулось столько яркого света, что я зажмурился и сказал едва слышно:

- Лида!

- Что, родненький, что?

- Лида! - повторил я еще тише и увидел, как Рюрик подается из палаты, прихватывая с собой всех, кто способен двигаться: создает условия. От этого я вовсе смешался, и наступила долгая пауза.

Лида послушала у меня пульс, посмотрела температурный листок. Хорошо быть медиком. Если разговору нет, делом можно заняться.

- Та-ак, больше покоя, не курить, не дрыгаться лишка...

- Вы будете приходить теперь... ко мне?..

Она погладила меня ладошкой по лбу и тронула за чуб,

- А тебе хочется, чтоб я приходила?

- Ага.

- И ты не будешь больше ругаться?

- Нет.

Лида все еще перебирала пальцами мои волосы, и я боялся шевельнуться, даже дышать боялся. И хотя в палате лежало несколько человек после операции, мы, кажется, чувствовали себя так, словно были одни.

- Идти мне надо, Миша, - с озабоченным вздохом сказала Лида, а сама продолжала сидеть. Я осторожно сжал ее пальцы:

- Посиди еще маленько, ну?

- Две минутки, ладно?

- Пять.

- Ну, хорошо, пять, - уступила она.

И мы просидели не пять, а, наверное, целых десять минут. Когда она ушла, явился Рюрик и сообщил радостную весть: прибыл фотограф Изик Изикович Шумсмагер, и он, Рюрик, захватил на всю палату очередь.

На койках пошло шевеление. Рюрик в зеркальце глядеться взялся, прилизываться начал. Кавалер!

Меня он тоже тайком вывел во двор, и сначала я ничего не разобрал, а захлебнулся воздухом и голова моя кругом пошла. Ладно, Рюрик за талию держал, как барышню, а то бы я упал, пожалуй. Мы и снялись с Рюриком вроде бы как в обнимку а на самомто деле поддерживали друг дружку. Он и сам-то еще ходить много не умел, хорохорился больше.