Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Когда она входила в дом, двоюродные сестры набрасывались на нее: ну, что он? Как? Не посмел ли чего? И, услышав в ответ, что Джаба и пальцем ее не тронул, не смели усомниться в ее словах и все-таки не верили.

Когда Гено женился на Маке, он пригласил на свадьбу и того самого дядю с дочерьми, у которого Марго гостила летом. Передать приглашение послали Марго. Вечерело, когда на обратном пути, у родника Коди, на опушке букового леса ее встретил Хибрадзе. Сперва она даже обрадовалась. Но вскоре стемнело, и Марго стало страшно. Кто этот сорвиголова? Что у них общего? Почему он стоит сейчас у нее на пути в темноте, с хрустом ломая пальцы? Марго вдруг захотелось бежать. Как раз в тот день она узнала от двоюродных сестер, что на прошлой неделе в городке, где работал Хибрадзе, у него вышла какая-то неприятность с начальством, и если б директор — дай бог ноги — не выскочил из кабинета, Джаба прибил бы его. Вспомнила она об этом и вся задрожала. «Что делать, если он не отпустит меня домой? На что мне такой муж? Родня моя узнает, не простит ему, и убьет он Гено, черт окаянный, откуда навязался на мою голову?! Гено только женится, на чудесной девушке, говорят, теперь-то ему жить да радоваться… Как же это я все напортила!..»

Джаба сидел около родника на камне и спрашивал: почему ты не осталась у родни? Почему не пошла в кино? Марго объясняла ему, что женится ее двоюродный брат, что она приходила по делу — пригласить дядю на свадьбу и не могла задержаться. Джаба вроде бы соглашался с ней, потом опять спрашивал — почему не осталась? Марго опять объясняла, и Хибрадзе опять соглашался, и снова: это твой братец велел тебе не задерживаться? Марго не знала, что ответить, но не хотела валить вину на Гено. «Я женщина, — думала она. — С мужчиной он завтра же расправится», — и чтобы Джаба не взъелся на брата или, обозлившись, не оставил ее на всю ночь здесь, в этом лесу, покорно брала вину на себя: я ушла пораньше, никто не наказывал, думала, так будет лучше…

Было уже поздно. Хибрадзе все сидел у родника. «Давай-ка я подойду к нему, поцелую и попрошу, чтобы он отпустил меня домой, — подумала Марго. — Наверное, он из-за этого держит меня здесь, будет хуже, если он сам бросится…»

Она пошла к нему, оглядываясь, ища на всякий случай, куда бы бежать, если он не захочет отпустить ее. «Только не к дому, а то не отстанет до самой деревни». Она знала, что ей никуда не уйти, и все-таки искала тропинку — для смелости. Она стояла перед ним и не могла решиться, а то совсем уж собралась ускорить то, что все равно должно было случиться. И все-таки она не смогла подойти к нему. Повернулась и побежала. Но тут же поняла, что за ней не гонятся, и остановилась — никуда ей не убежать. Вернулась, встала опять перед ним и, вся дрожа, поверила, что ей никогда не оторваться от этого человека, этот страх каждый день должен быть с ней, без него она теперь не сможет жить.

В ту ночь, когда Хибрадзе, как ребенка, поднял ее на руки и, раздавив о собственную грудь, отъел ей нижнюю губу вместе с челюстью, она чуть не померла, но решила никому не говорить об этом и, как только удастся, опять попасть ему в руки в скрытом безлюдном месте.

После двух остановок автобуса некоторое время нужно было идти пешком, потом свернуть в проселок, как крышей, перекрытый старыми деревьями. Калитка хозяев была пятая или шестая от шоссе.

В затененных проселках грунтовая дорога даже в жару не просыхала, а в дождь ходить к Хибрадзе становилось совсем затруднительно. Марго целую неделю с мольбой смотрела на небо — не было бы дождя, но в субботу к вечеру все-таки набежали тучи.

Мака знала, что не пойти в этот раз к Хибрадзе невозможно, но знала она и то, что Бичико ни за что не явится к свойственникам без Тхавадзе. Джумбер, конечно, не упустит такой возможности. Там же будет Гено, а для Маки лучше смерть (где только искать ее), чем видеть их вместе. И тем не менее нельзя было не идти. Гено теперь все брал на заметку. Да и Марго с Мери не нашли б себе покоя, кусок не полез бы им в горло, если б Мака — не больная, не лежащая при смерти, не ухаживающая за захворавшим ребенком, а здоровая и невредимая Мака не пришла бы к ним в такой день. Другого пути не оставалось: Маке опять предстояло лгать. Лгать безбожно. И не только мужу, но всем: сыну и отцу, матери и свекрови, брату и невестке, всем, кого она любила. Она должна была наплевать в глаза тем людям, которые клялись ее именем и берегли ее честь пуще своей. И не поодиночке пришлось бы ей теперь обманывать их, а всех вместе, гуртом, оптом.

После этого не останется никого, о ком Мака могла бы подумать: этого я еще не обводила вокруг пальца…

А не идти было никак невозможно.

Накануне, перед субботой, она мечтала: вот бы завтра заболеть и слечь!..

Ночью дважды выходила из дому в одной рубашке и подолгу стояла во дворе, но ночь как нарочно была такая тихая, теплая и звездная, что она даже ни разу не чихнула после этих прогулок.