Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Этот «злой на собственное бессилие» ребенок — центральный персонаж романа. Будто застыли в груди его рвущиеся наружу слезы, будто наложили оковы на детскую душу — стеснило, сперло дыхание, и ни туда, ни сюда. И люди смирились, свыклись не только с этим, но и со всем остальным неслыханным дотоле кошмаром. Они столького насмотрелись за войну, что на первый взгляд рядом со всем этим о несчастье ребенка, у которого отняли детство, и говорить не стоит. Но это только на первый взгляд. Ведь для конечного результата не составляет большой разницы способ, каким убили ребенка, — сожгли в крематории, закололи штыком или прикончили пулей Ребенок убит и тогда, когда сила обстоятельств превращает его во взрослого. И это — садистское убийство. Жертва только и думает, как бы вытерпеть, как бы сдержать крик перед острием садистского оружия. Мысли такого вот ребенка, потерявшего детство, вынесены в эпилог романа:

«Кончилось все.

Все кончилось.

Кончилась война, начавшаяся для меня четыре года назад с игры в чижа. Конец войны я встретил хмурым юношей. За эти годы я видел все. Видел море слез и горя, познал большую любовь и измену, стал отцом и…

Чтоб сделать добро, нужно время. У меня времени не хватило, и я невольно совершил зло. Я невольно изменил первой чистой любви. Я стал отцом единственного ребенка, родившегося за четыре года войны в нашем селе…

Мне только семнадцать лет, но великая тяжесть лежит на моих еще не окрепших плечах.

И все же я говорю: не моя в том вина.

Я не виноват!

Не виноват я!»

Но сколько бы ни кричал этот ребенок о своей невиновности, никому не снять с его плеч навалившейся на них тяжести, никому не оживить в груди его то, что в ней умерло навсегда.