Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Каждый день, только засыпала Татия, бабушка выходила посмотреть, как идет работа. Она больше не сердилась на меня, лишь с опаской заглядывала в яму и, крестясь, вздыхала: «Господи боже мой!»

А Заза не отходил от меня ни на шаг. Он приносил мотыгу, лопату, заступ и без конца расспрашивал про железную каску. Бедняга никак не мог представить, как это наш папа надевает на голову шапку, похожую на котелок.

Убежища мы устроили, но упустили срок прополки, — кукуруза зацвела. Что было делать? Решили, что, если у нее хватит сил, она и без прополки выпустит початки; все равно мотыгой ей уже не помочь.

Как-то под вечер к нам забрел Тухия. Он так исхудал, что я не сразу узнал его: большая голова на тонкой шее да глаза в пол-лица. Совсем обессиленный, он сел на насыпь возле убежища — точно ноги еле донесли его сюда, поздоровался со мной и спросил:

— От отца есть письма?

— Нет. А у вас?

— Два письма получили.

— Это хорошо, — сказал я. — Два, это хорошо. Обратный адрес на них есть?

— Есть, номер есть.

— И номер… А на нашем письме ни номера, ничего…

— Если номера нет, то и ответить, значит, некуда… — Он покачал своей большой головой и попытался меня утешить. — Ничего, напишет еще!

— Не знаю, что-то Фома-почтальон совсем исчез…

— Напишет. Что-нибудь от него будет, — неопределенно повторил он. — А ты, я вижу, убежище устроил.

— Устроил.

Тухия оценивающим взглядом осмотрел яму.

— Пожалуй, поместитесь… Я-то для нас побольше вырыл, досками покрыл, теми, что для дома… Не дай бог, если отец узнает! А что было делать? Виноградных подпорок не нашел, да и земля с досок меньше будет сыпаться. Кончится война, опять положу на место, отец и не узнает.

— Пожалуй, ты прав…

— Завтра-то вроде первое сентября.

— Да, кажется. — И вдруг я вспомнил: — Значит, завтра в школу.

— Ну да, надо идти… — Тухия привстал. — Учебников вот только нет. А где их взять? Учитель говорит, чтоб брали прошлогодние.

— Где?

— У нынешних семиклассников. А наши мы передадим пятиклассникам.

— Гоча знает об этом?

— Сходим к нему, — предложил Тухия, вставая.

Но тут к нам подбежал Заза. Глаза у него блестели, ему не стоялось на месте.

— Гогита!

— В чем дело? Вот расплясался…

— Мама зовет обедать.

— Обедать? — тихо переспросил Тухия, глядя прямо в рот Зазе. Он собрался было уйти, но нет, — опустился на бугор и сказал: — Обедайте, я тут подожду.

— Пошли с нами, — предложил я.

— С вами? — встрепенулся он и весь обратился в слух, напрягся; он устал, пока я повторил:

— Пойдем, пойдем!

Тухия хотел было опять отказаться, но потом заглянул мне в глаза, погладил Зазу по голове:

— Как ты вырос, Заза, — и осклабился.

Польщенный Заза просиял.

Тухия наклонился к нему, наставительно поднял указательный палец:

— Смотри не балуйся, — и скосил глаза в мою сторону. — Слушайся Гогиту!

Мы сели к столу.

Я заметил, как мама, стоя за спиной Тухии, растерянно вскинула брови и развела руками. Она испекла всего два тоненьких мчади, так что приходилось по пол-лепешки на каждого — на бабушку, маму, Зазу и меня. Мама и бабушка из своей доли обычно подкладывали Зазе. Была еще стручковая фасоль — полчугунка. И все. Покуда мама раздумывала, как поделить лепешки, я сказал, что мне не очень хочется есть.

Мама поставила перед каждым из нас по тарелке фасоли, положила по половинке лепешки, а сама взяла у бабушки Татию и, повязав голову платком, отошла в сторону.

— Кушайте, ребята, у меня что-то голова разболелась, не хочу есть совсем.

Но Тухия уже не слышал ее. Он отломил кусок мчади, загреб им фасоль из миски и одним духом отправил в рот. Не прожевывая, он проглотил все это, широко улыбнулся и похвалил мамину стряпню.

Мама попросила ее извинить: мол, фасоль без орехов, да и соли, кажется, маловато.

Тухия попробовал еще и не смог согласиться с мамой.

— Ешь, сынок, ешь, если нравится, — сказала мама и, повернувшись к нам спиной, сунула девочке грудь.

Тухия быстро проглотил свои пол-лепешки и сообщил — на этот раз бабушке, как вкусно готовит мама. А у бабушки вдруг начались рези в желудке. Она отказалась от еды и свою долю мчади тоже положила Тухии.

— Ешь на здоровье, милый!

Тухия заинтересовался, что же это с бабушкой.

— Давно это у вас? — спросил он.

— Давно… Да нет, не так чтоб уж очень давно, сынок, — отозвалась бабушка.

— А знаете что… — Тухия положил в рот кусок и задумался. — От резей теплое молоко очень хорошо помогает. У Пилипе, — припомнил Тухия, — такие боли были в желудке — прямо помирал человек, — ни лобио есть не мог, ни мчади, только на сухом печенье держался и теплое молоко пил с сахаром. Пил, пил. Долго пил, а теперь поглядишь — ничего, жив-здоров, и ест что угодно, чего коза не ужует. Сам видел!

Тухия увлекся разговором и не заметил, как и я подложил ему половину своей доли.

Заза одним духом справился со своим обедом и теперь с завистью поглядывал на гостя.

После обеда Тухия отказался идти к Гоче.

— Лучше вы ко мне зайдите, а я вас дома подожду.

Я не мог понять, почему он так заторопился домой. Вдруг он как-то скрючился, тут же выпрямился и не к месту виновато засмеялся.

— Я вас дома подожду… — повторил он, кривя в улыбке губы.