Звездоплаватели-трилогия(изд. 1960)

Сравнение нашего корабля с черепахой привело его в весёлое настроение. Вообще Пайчадзе охотно ведёт шутливые разговоры, не имеющие никакого отношения к нашему полёту. Этим он резко отличается от Белопольского, который не только никогда не смеётся, но и улыбается крайне редко.

В первые дни рейса Пайчадзе часто шутил во время работы, но, убедившись, что его товарищу эти шутки не нравятся, совершенно прекратил их, отводя душу в разговорах со мной и Камовым.

Мне кажется, что у Константина Евгеньевича любовь к науке заглушает все остальные чувства. Он никогда не принимает участия в наших разговорах о времени, когда корабль вернётся на Землю, и даже относится к ним с явной неприязнью.

«Чересчур стремительное» движение корабля именно потому вызывает его недовольство, что он боится не успеть выяснить то, что его интересует, а интересует его столь многое, что нам следовало бы лететь не на Марс, а по крайней мере на планету Уран. Такое путешествие продолжалось бы около пяти лет в один конец!

Мой дневник я пишу для себя. Если моё мнение окажется неправильным, я буду очень рад. Я хотел бы, чтобы Белопольский, которого я глубоко уважаю, был более «человечным». Если бы он рассмеялся так же искренне, как это делает Пайчадзе, то та неуловимая, но ясно ощущаемая стена сдержанности, которая отделяет его от нас троих, сразу же рухнула бы; но увы, это пока кажется совершенно невозможным.

Но я слишком уклонился в сторону. Основная тема, которой посвящена моя сегодняшняя запись, — это Венера, к которой мы приближаемся.

Ещё на Земле я прочёл книгу Белопольского о планетах солнечной системы, чтобы не слишком проявлять своё невежество в вопросах астрономии. Но всё же тех знаний, которые я почерпнул, явно недостаточно. Что мы можем рассчитывать увидеть, проникнув под облачный покров Венеры? Каковы шансы на то, чтобы обнаружить на ней жизнь, и какова может быть эта жизнь?

Со всеми этими вопросами я обратился к Камову.

— Спросите Константина Евгеньевича, — ответил он. — Лучшего знатока солнечной системы вы не найдёте.

Я не решился прервать работу Белопольского и подождал часа очередного завтрака.

— Константин Евгеньевич, — сказал я, когда мы собрались в каюте Камова, где находились дублирующие приборы главного пульта и можно было следить за ними во время еды, — не расскажете ли вы о планете Венере, к которой мы приближаемся?

— Что именно вы хотите знать? — спросил он.

— То, что известно о ней науке.

— Широкая программа, — заметил Пайчадзе.

— Конечно не всё, — поспешил я сказать, — а только основные данные. Что мы увидим на ней?

— Первый ваш вопрос, — сказал Белопольский, — слишком обширен, а на второй нечего ответить. Планета Венера скрыта под толстым слоем облаков, которые никогда не расходятся. Все наши знания относятся только к верхним слоям её атмосферы. Поверхности планеты никто никогда не видел, и, что она собой представляет, никто не знает. Гипотезы и предположения, хотя и полезны для развития науки, не могут претендовать на достоверность.

— Но что наука предполагает? — спросил я.