Звезды для моей герцогини (СИ)

Поздним вечером я жду, когда слуги придут в мою комнату, чтобы развести огонь. Сижу за столом, на который падает лунный и смотрю на резную шкатулку. Я боялась ее открывать. Он сказал, что там самое ценное, но я понимаю, что речь не про золото или камни.

Моя книга.

Я передала ее ему, когда меня пытались забрать в Тауэр, и с тех пор ее больше не видела. Я знаю, что она там. Нужно просто провернуть ключ и поднять крышку.

Мои пальцы дрожат. Портрет тоже там. На наброске мои волосы кажутся рыжими, прямо как у Генри, потому что Гольбейн так и не успел закончить рисунок. Наложить нужные краски.

Ком поднимается к горлу, и мне его не проглотить. Я листаю страницы, которые впитали в себя последние три года. Любовь Томаса и Маргарет. Порывистые чувства Шелт. Стихи Уайетта, строчка из Секста Проперция.

Я останавливаюсь на странице с зачеркнутым словом «люблю».

— Я тоже тебя люблю, — шепчу я воздуху.

Здесь еще много чистых листов, на которых мы могли бы писать нашу историю, но теперь мне придется продолжать ее самой. Последняя страница, где я рисовала наш герб и просила о помощи разорвана пополам.

Те слова про Маргарет были слишком опасными. Он их вырвал, чтобы меня защитить. Но сверху, в левом углу, появились новые строчки. Это писал он. Его стихи.

Чернила размазаны слезами, половины не разобрать. Там было что-то еще, но часть слов оказалась вырвана, как будто он испугался, что проявит свой страх. Покажет себя уязвимым.

…останови меня от моих… …кто взял мою боль на себя… …за каждым приходит смерть… …и моя возьмет меня быстро…

Я чувствую, как мое сердце сжимает печаль. Тихая. Светлая. Он здесь. Теперь на чернила капают мои слезы.

Мы передавали книгу из рук в руки, чтобы обмениваться мыслями, но, может, на той стороне Генри прочтет мой ответ и так? Я вывожу слова из Чосера в надежде, что мой муж прямо сейчас стоит у меня за спиной и видит, что я тоже скучаю.

…но теперь позволь Богу утолить всю твою печаль…

На дне шкатулки еще что-то есть. Кольцо с белым львом Ричмонда. И какие-то письма, несколько штук, от него и для него. Когда я беру их в руки и цепляюсь взглядом за фразы, мне становится трудно дышать.

«…осенью, Линкольншир…»

«…капеллан леди Тэлбойз…»

«…во имя истинной веры…»

«…в Южном Кайме пятьсот солдат…»

«…Парр заблокирует дорогу в Стэмфорде…»

«…поддержать нового короля…»

Слова плывут в тумане слез. Он говорил, что хотел дать мне больше, показать мне больше. Сейчас бы взять в руки его лицо и сказать, какой же он дурак.

Он уже дал мне больше, чем мог себе даже представить. Свобода — его последний, самый ценный подарок. Его титул освободит меня. И защитит от всех бед, как доспех. Герцогиня, вдовствующая, сама по себе, я могу не слушать ни отца, ни брата, и даже король будет вынужден со мной считаться.

Я — первая после королевы. И я стану бельмом в глазах короля. Он будет смотреть на меня, а видеть своего сына. Бастарда, которого люди любили, как настоящего принца.

— В этом доме хоть кто-нибудь работает? — кричу я, высунувшись в дверь, и служанка, наконец, подбегает, чтобы развести огонь.

Я жгу письма. Жгу до тех пор, пока пальцы не становятся красными. Смотрю, как догорает бумага, и обещаю Генри, что буду бороться. Требовать. Писать, кричать, обивать кабинеты. Пойду на сделку с дьяволом и самим Кромвелем.

Наш брак был законным. И он был бы таким, даже если бы мы не спали. Потому что мы любили друг друга. Мы были семьей.

Я вытрясу из короля все свои земли, всё мое содержание, и ему придется либо убить меня, либо умереть самому, чтобы меня остановить. Я буду биться столько, сколько потребуется. Теперь, когда потеряно всё, мне больше нечего терять.

А значит, у меня есть всё время мира, чтобы бороться за нас двоих. Быть свободной за нас двоих.

*

Желание видеть звезды вернулось ко мне последним. Когда письма превращаются в пепел, выхожу во двор, чтобы вдохнуть пустоту и одиночество своего унылого Кеннингхолла. Они больше меня не пугают.

Я поднимаю глаза и вижу, как одеяло Млечного Пути кружит у меня над головой. И среди хаотичной россыпи бледных точек я цепляюсь взглядом за одну. Самую яркую. Самую красивую. Самую ослепительную звезду.

И я смотрю на нее, пока она мне не подмигнет.

…

Мэри Фицрой, урождённая Говард, никогда более не вышла замуж после смерти своего супруга — Генри Фицроя, герцога Ричмонда и Сомерсета. Она провела годы, борясь за сохранение причитающейся ей собственности и своего титула герцогини.

Ей еще не раз предлагали брак с Томасом Сеймуром, но Мэри каждый раз решительно отказывалась от этого союза.

В 1539 году, почти через три года после смерти ее мужа, она получила часть земель в Ричмонде. Они не принесли ей большого дохода, но она достигла главного — этим решением король официально признал за ней статус вдовствующей герцогини, а ее брак с Генри Фицроем законным.