Звезды Эгера. Т. 1

Турок бросил обоих ребятишек на телегу, прямо на узлы с мягкой рухлядью. Там сидела толстощекая девушка-невольница, ноги у нее были скованы цепями. Ей турок и поручил детей. Затем один из янычар развязал грязный мешок и вытащил из него всякую детскую одежонку. Тут и юбчонка, и сермяга, и безрукавка с плоскими медными пуговицами, и шапка, и шляпа, и маленькие сапожки. Турок отобрал две рубашонки, маленькую сермягу и швырнул их на телегу.

– Одень ребят! – приказал девушке одноглазый.

Девушке-крестьянке на вид лет семнадцать. Одевая ребятишек, она целовала, обнимала их. На глазах у нее были слезы.

– Как зовут тебя, ангелочек мой?

– Вицушка.

– А тебя, душенька?

– Гергё.

– Не плачьте, милые, я буду с вами.

– Домой хочу, – проговорил Гергё сквозь слезы.

– И я тоже домой… – всхлипывая, залепетала Вицушка.

Дети прижались к девушке. Вица прильнула к ее груди. Гергё притулился сбоку. Девушка обхватила их обеими руками, целовала, гладила раскрасневшиеся и мокрые от слез личики.

2

Деревенские собаки, сердито тявкая, наскакивают на седобородого, длинноволосого паломника. Не размахивай он своим высоким посохом с крестом наверху, они, верно, стащили бы с него и сутану.

Сперва паломник шел посреди дороги, но, увидев, что злых лохматых собак становится все больше и больше, отступил к плетню и, размахивая палкой, остановился в ожидании – авось кто-нибудь да освободит его из-под осады.

Но всех, кто выскочил на громкий лай, привлекло другое: по деревне мчались венгерские витязи. Их было пять человек. Впереди скакал белокурый богатырь в красном плаще. На шапке у него журавлиное перо, поперек седла лежит ружье. Из-под легкого вишневого камзола поблескивает кольчуга. Вслед за ним мчатся четверо витязей. Въехав в деревню, они оглядываются по сторонам, точно каждый домик здесь им в диковинку.

У ворот господского дома, примостившись на камне, дремлет старик крестьянин, сжимая в руке пику. Пробудившись от конского топота, он поспешно распахивает ворота, и всадники, проскакав по мосту, въезжают во двор…

Цецеи сидит в тени амбара, съежившись, точно старый орел. Тут же несколько его крепостных крестьян стригут овец. В руках у них ножницы, но у пояса висят сабли. Так жили в Венгрии в те времена.

Заметив витязей, Цецеи встает и, ковыляя, идет им навстречу. Походка у старого барина чудная: одна нога не сгибается в колене, другая в щиколотке. Да и как им сгибаться, раз обе они деревянные! Нет у старика и одной руки – рукав полотняного камзола болтается. Лицо Цецеи заросло седой бородой, седые волосы спадают до плеч.

Витязь с журавлиным пером на шапке соскочил с коня. Бросив повод солдату, он поспешно подошел к Цецеи и, щелкнув каблуками, представился:

– Иштван Добо.

Добо – рослый ширококостный мужчина. Рот у него большой, губы тонкие, волевые, и кажется, будто Добо, словно горячий конь, всегда грызет невидимые удила. Властные серые глаза смотрят пристально. Каждое движение его исполнено силы, а походка упругая, точно у Добо стальные мышцы ног.

Цецеи спрятал руку за спину.

– Ты у кого служишь? – Глаза старика горят, как угли.

– Сейчас у Балинта Тёрёка, – ответил Добо.

– Стало быть, ты приверженец Фердинанда? Что ж, добро пожаловать, сынок! – И Цецеи протянул руку Добо, успев окинуть быстрым взглядом и его жеребца и его саблю. – Из каких же ты, Добо?

– Из рускайских, отец.

– С Палоцаями состоишь в родстве?

– Да.

– Выходит, ты из Верхней Венгрии? Как же ты сюда попал? Каким ветром вас сюда занесло?

– Мы, отец, едем из Палоты.

– Из замка Морэ?[6]

– Теперь он уже не замок Морэ.

– А чей же?

– Ничей. Да и не замок это теперь, а просто груда камней.

– Вы разрушили его?

– До основания.

– Слава богу!.. Да ты, братец, зайди сюда, в холодок, на террасу… Эй, мать, встречай гостя! – И Цецеи снова кинул взгляд на Добо. – Разрушили, говоришь?

Маленькая полная женщина суетилась на террасе: вместе со служанкой ставила стол в тень. Тем временем другая служанка отпирала дверцу погреба.

– Пишта Добо – родич Палоцаев, – представил Цецеи гостя своей супруге. – А солдатам поставьте вина и закуски.

Добо вытащил из камзола красный носовой платок, утер лицо.

– Прежде чем присесть, отец, – сказал он, испытующе глядя в лицо Цецеи, – я обязан спросить, нет ли здесь Морэ. Я ведь его ищу.

– Здесь? Морэ? Да чтоб глаза мои не видели его, разве только когда он на виселице будет болтаться!

Добо продолжал вытирать лицо и шею:

– Стало быть, мы сбились со следу. А водицы у вас не найдется?

– Погоди, сейчас вино принесут.

– Я, отец, как пить захочу, всегда воду пью.

Добо взял большой пузатый жбан, поднес к губам, а утолив жажду, шумно вздохнул и сказал:

– Отец, а вы позволите передохнуть у вас до вечера?

– Какое там «до вечера»! Тоже выдумал! Я тебя несколько дней не отпущу!

– Благодарю вас, но сейчас не Масленица. Ночь я не спал, а вечером отправимся дальше. Однако кольчугу я бы скинул. Хотя она из дырок сшита, а все же жарко в ней в такую пору.

Пока Добо снимал в комнате доспехи, во дворе показался паломник.

– Да ты никак от монаха явился! – сказал Цецеи, глядя на него с удивлением, и глаза его снова загорелись, точно угли.