Звезды Эгера. Т. 2

Взошли на Казематную башню, где стояли, грозно разинув пасти, большая пушка, четыре мортиры и около двадцати пищалей.

Возле пушек белокурый кудрявый пушкарь-немец обучал крестьян:

– Когда я говору «бор», тогда дай мне бор! Когда я говору «дюсс» – давай дюсс![9]

Крестьяне серьезно слушали пушкаря.

Добо улыбнулся:

– Добрый день, Файрих! Если вы говорите «бор», то не получите пороха, потому что «бор» – не порох, а вино.

Он так же коверкал немецкий язык, как пушкарь – венгерский, поэтому они поняли друг друга.

Пушкарь начал снова:

– Когда я говору «пар», тогда не приноси бар, а дай пульвер, круцификс доннер-веттер[10]!

Наконец пришлось объяснить крестьянам, что когда мастер Файрих просит вина, надо открывать мешок с порохом; когда же он просит порох, его нужно угощать вином.

В крепости было пять немцев-пушкарей. Добо выписал их из Вены.

– Погляди, какая прекрасная пушка! – сказал Добо, погладив орудие. – Зовут ее Лягушка. Как наша Лягушка заквакает, сразу на турок дождь польет.

Бронзовая пушка была начищена до блеска. На окованном железом дубовом лафете она и в самом деле походила на сидящую лягушку.

Добо с Гергеем пошли дальше, к восточному углу, где возвышалась еще одна могучая башня. Это была левая задняя лапа «черепахи».

– Шандоровская башня, – пояснил Добо.

Гергей остановился в изумлении.

Начиная от башни вся восточная сторона крепости снаружи была обнесена высокой, толстой стеной, изогнутой в виде переломанного в двух местах серпа.

Выглядело это так:

Снаружи – ров, изнутри, у стены крепости, – ров глубиной в десять – двенадцать саженей. Только посередине внутреннего рва сделана была узкая насыпь, как видно для того, чтобы по ней переходили из крепости солдаты.

– Это наружные укрепления, – пояснил Добо. – Видишь, с востока возле них поднимается высокий холм, почти гора. Это Кирайсеке[11]. Называется он так потому, что здесь посиживал перед своим шатром Иштван Святой, наблюдая, как строится церковь. Внизу холм пришлось разрезать рвом.

– Понятно, – кивнул Гергей. – Умный был человек тот, кто это сделал!

– Это сделал десять лет назад Перени… На противоположной стороне тоже стоит башня – башня Бебека. А вон та угловая вышка служит для того, чтобы мы от самых ворот до этого места могли следить за неприятелем и обстреливать его.

Как и повсюду, высота стены была увеличена саженным тыном. В некоторых местах на нем даже глина еще не просохла. Тын служил для того, чтобы осаждающие не видели защитников крепости, когда те ходят по стене.

– А теперь пойдем в Церковную башню, – сказал Добо, снова взяв Гергея под руку.

В нескольких шагах от Шандоровской башни Гергей увидел два огромных здания – нечто вроде монастыря. Половина пристроенной к нему громадной церкви была снесена. Вместо четырех куполов остался только один. Уцелели резные двери, над дверями – большие каменные цветы и статуи святых с изуродованными лицами. Но что это за церковь, где нет ни одного богомольца и вся она набита землей! Что это за церковь, где вместо колоколов в звоннице пристроилась пушка, а вместо звуков органа из нее несется гром пушечных выстрелов – звучит орган смерти!

По одну сторону церкви – бугор. На нем пасется коза. По другую сторону – сводчатый вход. Камни его закопчены.

– Здесь у вас пороховой погреб? – спросил Гергей.

– Да. Зайди посмотри, сколько тут собрано.

– Тут, верно, была ризница?

– Да. Место сухое, самое подходящее для хранения пороха.

– А ведь грех было разрушить эту церковь…

– Что ж поделаешь! Мне и самому жаль. Но, может быть, мы как раз благодаря ей и спасем крепость. Пусть уж лучше такой будет, лишь бы не славили в ней Аллаха.

Они вошли. Все здесь больше напоминало винный погреб, чем ризницу: тут громоздились друг над другом черные бочки.

– Ого, как много! – воскликнул удивленный Гергей.

– Много! – с улыбкой согласился Добо. – Больше двухсот бочек. Здесь я держу весь запас пороха.

– В одном месте? А что, если взорвется?

– Этого быть не может. Перед входом стоит стража. А ключ у меня. Входить дозволено только Мекчеи и старику Шукану. После захода солнца и до самого рассвета я никому не даю ключа.

Гергей кинул взгляд на окно. В окне были круглые стеклышки в свинцовой оправе и тройная железная решетка.

Против дверей, из которых падал косой луч света, стояла большая круглая кадка, доверху наполненная порохом.

Гергей запустил в нее руку, потом высыпал порох обратно.

– Этот хорош для пушек, – сказал он. – Сухой.

– Порох для ружей я держу в лагунках, – ответил Добо.

– Порох-то здешний или венский?

– И здешний и венский.

– А какова смесь здешнего?

– Три четверти селитры, одна четверть серы и древесный уголь.

– Мягкий или твердый?

– Мягкий.

– Это лучше всего. Но угля я кладу чуточку больше, чем другие.

На почерневшей стене над кадкой виднелась большая закопченная, ободранная картина. Можно было различить только два лица: скорбное лицо бородатого мужчины и лицо юноши, склонившегося ему на грудь. Обе головы окружены были желтым ореолом. Начиная от шеи юноши полотно было сорвано, из-под него выступала побеленная стена.