Звезды Эгера

Дервиш хотел кинуться ему на помощь, но конь его тоже взбесился, заплясал на месте, попятился назад, потом взвился на дыбы и, выпучив глаза, рванулся как безумный и помчался в поле. Подкидывая дервиша в воздух, роняя изо рта пену, одичав от ужаса, скакал он через рытвины и кусты. Но скинуть дервиша ему не удалось.

Ага с трудом встал на ноги, выплюнул пыль, набившуюся в рот, и злобно выругался.

Потом он оглянулся. Дорога напоминала поле сражения: кони бились в предсмертных судорогах, земля была усеяна ранеными и мертвыми солдатами. На месте повозки — пустота. В воздухе расплывалось широкое коричневое облако дыма — вот во что превратилась повозка.

Конь вельможного турка убежал, и горбоносый ага растерялся, не зная, что ему делать. Наконец он, прихрамывая, поплелся к своим солдатам.

Сипахи разметало взрывом, и они, как мешки, валялись в пыли. Из ушей, изо рта и носа у них текла кровь.

Увидев, что ни один солдат не шелохнется, ага сел у канавы и тупо уставился в одну точку, прислушиваясь к раздававшемуся кругом колокольному звону. Никаких колоколов тут не было и в помине — просто у него звенело в ушах.

Таким глухим тетерей и застал его дервиш, когда вернулся полчаса спустя на взмыленном, одичавшем коне.

Он привязал дрожащего коня к придорожному буку и поспешно подошел к аге.

— Что с тобой, господин?

Ага замотал головой.

— Ничего.

— Ты, может быть, ушибся? Что у тебя болит?

— Зад.

— Благословен аллах, спасший тебя от опасности!

— Благословен аллах! — машинально повторял ага.

Дервиш обошел по очереди всех коней, валявшихся на дороге и возле дороги. Некоторых попытался поставить на ноги, но куда там! Даже тех, что были еще живы, вконец покалечило, и они годились только в пищу воронью.

Он вернулся к аге.

— Господин, ты можешь встать? Дай я помогу тебе.

Ага, охая, потирал ноги, колени.

— Я отомщу! Жестоко отомщу! Да, но откуда же мне взять коней и солдат? — спросил он, тупо уставившись на дервиша.

— Должно быть, эти проклятые поскакали в Стамбул. Там мы их найдем, — рассудил дервиш.

Ага поднялся с трудом. Застонал. Ощупал свой зад.

— Иди сюда. Помоги мне сесть в седло и веди коня на постоялый двор. Поступай ко мне в слуги — ты лихой наездник.

Дервиш, опешив, взглянул на него.

— В слуги? — Но потом, покорно склонив голову, сказал: — Как прикажешь.

— А как тебя зовут?

— Юмурджак.

6

Пятеро всадников-венгров умчались далеко вперед по константинопольской дороге.

Кони остервенели от взрыва и летели как вихрь. В бешеной скачке один опережал другого, и прохожие сторонились уже издали, не понимая, что происходит: спасаются всадники от погони или просто скачут наперегонки.

Но как очутилась здесь Эва Цецеи?

Когда она накануне своей свадьбы встретилась с Гергеем, в ней окрепло прежнее чувство неразрывной близости с ним. Она всегда глубоко любила его, но со всех сторон на нее оказывали давление, и она не могла больше сопротивляться. У Гергея ни дома, ни земли, он гол как сокол, живет у своего опекуна. Они не могли даже переписываться, и Эва уже начала было покоряться своей судьбе.

Но появление Гергея сокрушило все доводы родителей и королевы.

— Глас сердца — глас божий! — сказала Эва Гергею. — Если ты найдешь хоть какую-нибудь лачужку, где нам можно было бы укрыться от дождя, мне во сто раз лучше будет там с тобой, чем в золоченых палатах с немилым.

Они бежали через покрытые снегом дялуйские горы, и лучи утреннего солнца озарили их уже возле Араньоша[44].

Лес оделся бледной зеленью весенней листвы. Повсюду цвели фиалки, а в долине желтели гусиные лапки, одуванчики и лютики. Воздух был пропитан целительным запахом сосен.

— Только теперь я понял, почему эту речку называют Араньош, — сказал Гергей. — Смотри, Эва, берега точно золотом усыпаны… Да что с тобой, ангел мой? Что ты задумалась? О чем печалишься?

Эва грустно улыбнулась.

— Да все тревожно мне. Девушка, а поступила не по закону!

Гергей взглянул на нее.

— Полно тебе…

— Нынче ты радуешься, что я послушалась веления сердца, но вот пройдут годы, мы состаримся, и ты припомнишь, что увел меня не из церкви, а просто из комнаты, где мы ужинали…

Мекчеи скакал впереди с румынским крестьянином, который вел их по горной дороге. Гергей с Эвой ехали на конях рядышком.

— Ты очень молод, — продолжала Эва, — и ни один священник на свете не согласится обвенчать нас.

Гергей, став серьезным, покачал головой.

— Эва, разве ты не считала меня всегда своим братом? Разве не то же самое чувствуешь ты и сейчас? Печалишься, что не было священника? Неужто ты не веришь мне? Так знай: пока мы не обвенчаемся, я буду беречь тебя пуще твоего белокрылого ангела-хранителя. Хочешь, я даже за руку тебя не возьму, не коснусь поцелуем твоего личика, пока священник нас не благословит?

Эва улыбнулась.

— Возьми меня за руку — она твоя. Поцелуй мое лицо — оно твое. — И она протянула ему руку, приблизила к его губам свое лицо.

— Как ты напугала меня! — с облегчением вздохнул Гергей. — Это в тебе катехизис заговорил. Я тоже папист, но мой наставник учил меня познавать бога не по катехизису, а по звездам небесным.

— Кто? Отец Габор?