Звезды и полосы (сборник)

Россия вообще удивительная страна. Бердяев не случайно писал о ее стремлении к антиномиям. Когда дым либеральных реформ наконец рассеялся, когда перестало трясти и появилась возможность оглянуться по сторонам, то неожиданно оказалось, что по уровню жизни основной массы граждан она находится на шестьдесят пятом месте в мире, где-то рядом с Македонией и Ливийской Арабской Джамахирией, и вместе с тем по количеству долларовых миллиардеров обгоняет многие передовые, развитые западные государства. Во всяком случае, согласно данным того же журнала «Форбс», из двадцати пяти самых богатых людей планеты – семеро россиян.

То есть, из принудительного советского равенства, которое, в общем-то справедливо, называли «равенством в нищете», Россия бросилась в другую крайность – в патологическое неравенство, значительно более вызывающее и уродливое, чем в мире капитализма.

Российские олигархи нисколько не отставали от западных. А кое в чем даже их успешно превосходили. Один из них, например, купил виллу в Западном Сассексе стоимостью 18 миллионов долларов, пентхауз в Кенсингтоне (еще 29 миллионов долларов), дом во Франции (15 миллионов), пятиэтажный особняк в испанской Белгравии (11 миллионов), шестиэтажный коттедж в Найтсбридже (18 миллионов), дом в Сан-Тропе (10 миллионов), наконец дачу недалеко от Москвы, за пустяки – всего 8 миллионов долларов. Кроме того он владел тремя яхтами: две по 70 и одна за 65 миллионов долларов, с бассейнами, турецкой баней, вертолетными площадками, собственной подводной лодкой, а его личный авиапарк состоял из двух «боингов»: 30 и 60 миллионов, и двух вертолетов по 35 миллионов долларов каждый.

Случилось, казалось бы, невозможное. Незаметно и как-то очень естественно образовался в России целый экономический сектор, направленный на обслуживание богатых и сверхбогатых людей. Обозначался он, как правило, ярлыком «элитный». Появились элитные квартиры, дома, поселки, специально выделенные, охраняемые, жестко отгороженные ото всего, элитные клиники и лицеи, где лечение, и образование стоило колоссальных денег, элитные магазины, элитные марки машин, элитные рейсы, элитные залы в аэропортах. Известный российский ученый назвал это vip-демократией. «Принципы феодального бытия, писал он, распространяются у нас со сказочной быстротой»…

В общем, возникли в России две разных вселенных, отделенные друг от друга практически непреодолимой стеной: мир богатых, где позволено все, и мир обычных людей, едва-едва удовлетворяющих самые насущные свои жизненные потребности. Возникли две разных нации, два разных народа, две разных социальных культуры, разрыв между которыми стремительно нарастал.

Ситуация осложнялась еще и тем, что российские нувориши, сознательно или случайно, возрождали худшие черты средневековых элит. Если в советское время партийно-хозяйственная номенклатура, тоже обладавшая немалыми привилегиями, все-таки старалась не слишком демонстрировать их, придерживаясь, по крайней мере в теории, принципа «все люди равны», то теперь подчеркивание своего социального превосходства стало обыденной нормой. Никогда еще богатство не демонстрировалось так нагло и вызывающе. Оно бросалось в глаза ежедневно, ежечасно, ежеминутно, ежесекундно. Средневековые феодалы кичились замками, роскошью доспехов, украшений, одежд, пышностью празднеств, количеством подобострастной дворни. Новые хозяева жизни строили себе особняки, копирующие эти замки, окружали себя охраной, прислугой, исполнявшей любые их прихоти, устраивали зрелищные вечеринки, обходившиеся во столько, сколько простой россиянин не мог бы заработать за десять лет.

Это был пир во время чумы. Ликование диких готов на развалинах древней цивилизации. Разграбление павшего царства, обращение его жителей в бесправных и безмолвных рабов.

Конечно, такое положение не могло сохраняться до бесконечности. Как бы ни были россияне довольны спокойствием и достатком последних нескольких лет, как бы ни были они умиротворены теми крошками, которые попадали к ним с властного пиршественного стола, но превращаться в рабов они, естественно, не желали.

Не для этого вытерпели они мучительную какофонию перестройки.

Не для этого сокрушили могущественную советскую власть.

Гроздья гнева вызревали медленно, но неумолимо.

Раскаленная магма должна была разломить где-то корку земли.

И произошло это по давней российской традиции в Санкт-Петербурге.

3