Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

И робко прикоснулся губами к тонкому холодному лицу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой говорится о штанах моих синих, о

горшке стоимостью в четыре миллиона, о Даньке Котосмале и о нашем с

Ниной Витольдовной ночном приключении

Если бы в эту минуту кто-нибудь посмотрел на мою хату, то увидел бы: из дверей выглядывают штаны. Они дергаются и отплясывают гопак.

"Чудеса, да и только!" - подумал бы даже тот, кто и газеты читает, не то что наша бабка-ворожея Секлета.

Однако никакого чуда здесь не было. Потому что я, известный вам учитель Иван Иванович Лановенко, прячась за косяк двери, в одних только подштанниках, выбивал и чистил свои теперь единственные штаны.

Сейчас я не мог сказать, как парубок-хвастун: "Штани мої сит, а ще трое в скриш"*. Потому если и были они "трое я скриш", то пошли на нужды воинства атамана Шкарбаненко. Хорошо еще, что не догадались содрать с меня и эти, последние. А что я стану делать, когда не на что будет накладывать латки? Придется брать обрез и отвоевывать штаны у "казаков" Шкарбаненко. Ну, да это я так, шутя, конечно. Потому что скоро потеряют они и собственные, удирая от кавалеристов из ЧОНа и милиции. А кавалеристы эти гоняют банду Шкарбаненко беспощадно...

_______________

* С к р и н я - сундук (укр.).

Так вот, стою я и выставляю напоказ свое богатство, и вдруг из хаты напротив, где живет мой сосед Улас Бескровный, - крик. И такой, скажу я вам, что не разобрать, кто кричит, то ли Уласова жинка Мокрина, когда ее бьет муж, то ли сам Улас, когда его пьяного бьет жена. Одним словом, голос вроде среднего рода. И не Мокрина, и не Улас, а какая-то зверюга. И чем дальше, все громче и громче, да так, что у меня ноги задрожали. Путаясь в штанинах, я едва влез в свои законные брюки и со всех ног припустил спасать то существо среднего рода.

Но не успел я перескочить перелаз, как из приоткрытой сенной двери выскочила и прошмыгнула мимо меня, словно мышь, серая фигурка той самой бабки Секлеты, о которой я только что вспоминал, рассуждая о своих штанах.

- Бабушка!

Но, заслышав мой голос, Секлета понеслась со всех ног, и только подсолнухи, отбивающие поклоны своими тяжелыми головами, указывали исчезла она, нечистая сила, где-то в огородах.

Я не стал гнаться за проклятой ведьмой, а вскочил в хату и, зажав уши от дикого рева, увидел такое: лежит на нарах сам хозяин хаты с посиневшим лицом и белыми глазами, и держится руками за живот.

На столе - медная кружка из снарядной гильзы и еще глиняный горшок с каким-то черным варевом. Ну конечно же это не приворотное, а скорее отвратное ведьмовское зелье! Понюхал - ей-богу, пеклом смердит. Так вот почему Улас вопит, как грешник на адском огне! И обуял меня гнев великий, и схватил я горшок с сатанинским эликсиром, и брякнул его об пол! А сам во всю прыть помчался за фельдшером. Но как я ни торопил его, он шел медленно, будто из корчмы.

- Не пропадеть! - шевелил он усами. - Мужик - живучая каналия!

Как промывали желудок Уласу, прочитаете в других книгах. А когда он немного пришел в чувство, то хлопнул глазами и затих.

- Ф-фу! Отпустило душу на покаяние...

Фельдшер смотал свою резиновую трубку и, не ожидая, пока хозяин помрет или выздоровеет, покачиваясь выплыл из хаты.

- Живучий, каналия! - еще раз изрек эскулап в дверях.

Наконец хозяин меня заметил.

- Иван Иванович? Так это вы с Секлетою меня, знать, спасли?

- Нет, - говорю, - это я вас спас от Секлеты! - И отодвигаю ногой черепки подальше от греха.

- Неведомо, - говорит он, - отчего облегчение вышло... А только вот, Иван Иванович, как же это так - был горшок целый, а стал разбитый?

- Ну, моя вина, моя...

- Э-э, - говорит, - не ожидал я от вас, Иван Иванович, от ученого человека, чтобы вы горшки в чужой хате разбивали!.. Ну, как допечет вас Просина Петровна, так бейте у нее!.. Да я, - говорит, - два года назад за этот горшок три "лимона" выложил!

- Тьфу, - говорю, - на ваши расчеты! Так что ж мне было делать? Слушать, как вы кричите, будто недорезанный?!

- Пускай бы и покричал малость... Ну так что ж... Мужик как ребенок: покричит, покричит да затихнет... А горшок мне больших денег стоил!..

- Ну ладно, - говорю, - в следующий раз пусть вас в бараний рог свернет - пальцем не шевельну!.. А чтобы не болтали пустое, так я вам принесу такой горшок, который стоил мне четыре миллиона!

Как услыхал Улас о такой выгоде, сразу встал, заправил рубаху в штаны.

- Спасибо, Иван Иванович... оно ж, понимаете, вещь... Ну, а теперь я, знать, косить пойду. А то как с самого ранья зашелся животом, так только вот после Секлеты отпустило малость...

Плюнул я в сердцах да и ушел домой.

Ну что я теперь запишу в свою Книгу Добра и Зла? И какой выведу итог?.. Запишу, очевидно: "Темнота". Запишу: "Дикость". И еще запишу: "Селедки".

Да разве только в разбитом горшке стоимостью в три миллиона "дензнаками" дело?