Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

Даже самому дивно - у кого ищешь утешения? Ну, кто она тебе? Маленькая женщина, похожая на девчушку-подростка, складная, с черными кудельками, что выбиваются из-под платка? Такой он видел ее тогда.

Нет, не к ней он идет - к своей сестре. К исстрадавшейся младшей сестре.

Уже у самой хаты Василины встретилась ему какая-то женщина в широком белом кожухе - прижимала сложенными руками запахнутые полы к животу, пристально всматривалась в него.

- Что, узнали? - спросил злобно.

- Да вроде нет... Добрый вечер...

- Бывайте здоровы!

Он уже был возле перелаза, а женщина все еще стояла поодаль, всматривалась.

- Смотри, смотри, чтоб тебе белый свет не видеть, так-перетак! довольно громко сказал он.

Женщина быстро направилась прочь. Через минуту ее фигура едва виднелась в вечерних сумерках.

Степан подошел к темному окну. Постучал. Сердце колотилось громко, тревожно, как у вора-новичка.

"Чего ты пришел сюда?"

"Да я и сам не знаю".

"Выгонят".

"Так тебе и надо!"

Спустя несколько минут, показавшихся ему целой вечностью, в сенях завозились, послышался голос:

- Кто это к ночи?

- Откройте.

Молчание.

- Откройте, говорю. Без умысла я.

Опять тишина.

Потом заскрежетал засов, дверь приоткрылась.

- Не стойте, Василина, на холоде. Идите в хату. Я сейчас.

Постояв еще немного, он нырнул в темноту, где пахло промерзлой капустой и мышами. Сбросил мешок в сенях, вошел в хату. Под ногами зашелестела солома.

- Добрый вечер вам.

Не ответили. Женщина искала в печурке спички. Медленно, затуманивая стекло, разгорался фитиль в пятилинейной лампе.

Степан стоял в ожидании. Наконец женщина обернулась, узнала. Удивленно заморгала. Она была такой же, какой он видел ее тогда на поле. Маленькая, худенькая, с небольшими округлыми руками, с широкими бедрами. То ли зевала, то ли вздыхала.

- Должно быть, спросите, чего пришел?

- Сами скажете.

С печи свесила голову мать - смотрела на Степана пристально, ревниво и враждебно.

- Садитесь, коли пришли, - вздохнула Василина. И не торопясь обмахнула скамью у стола.

- Я пришел... - начал Степан. И подумал: "А зачем пришел?" Долго молчал. Вздохнув, продолжал: - Пришел, чтоб поговорить про пенсию.

Василина молча махнула рукой. Потом с равнодушной настороженностью:

- А я подумала - не за этим. Для чего ж ходят к солдаткам ночью?

- Так случилось. Ей-богу.

Женщина пожала плечами.

- Садитесь, говорю. - Она зябко поежилась. - У хозяев днем всегда заботы.

- Ой, забо-о-ота! - сокрушенно протянул Степан. "Ну чего я пришел?.." - Вы думаете, как сытый, так и счастливый? - поморщился он. И понял: не то сказал. "Голодный сытого не понимает..." - "У каждого своя судьба и свой мир широкий..." - произнес он из Шевченко.

Василина тоже села. Сжала колени, сложила руки на груди. Смотрела на него удивленно, враждебно, с какой-то опаской.

- Там я принес гречки немного... Смелете детям на блины... иль на кулагу...

- А за что ж эта гречка?

- Н-ну!

- Дурная! - отозвалась старуха с печи. - Как они уже дают, то бери. Пани какая!.. - Помолчала и добавила: - А там, может, и отработаешь Сопии.

- Я сам принес.

- Ну вот видите, - кивнула на него Василина, - это им нужно отрабатывать!

- Ну чего уж вы?.. Ну - чего? Я от чистого сердца.

- Вишь, - приподнялась на локте старуха. - Они ж говорят!.. Помоги слезть, - обратилась она к дочери.

- Да лежите там!

- Ну, так я про пенсию... У Ригора вы были?

- Была, была! - старуха с печи. - Сказал, что бумага какая-то не такая. А может, и такая.

- А какая ж у вас бумага?

Василина неохотно поднялась и достала из-за иконы сверток в пожелтевшей газете. Положила перед ним на стол.

Были там детские метрики, какие-то квитанции. А вот и бумага со штампом - размытые буквы, сверху фиолетовая пятиконечная звезда.

- "Красноармеец Никифор Федотович Одинец... одна тысяча девятьсот двадцатого года... в районе Пинска... пропал без вести. Командир батальона... комиссар... начштаба..." - прочитал Степан. - Ох, сколько ж нашего брата потопилось в тех болотах! - вздохнул он.

Помолчали.

- А в уезд вы не ездили?

Василина махнула рукой.

- Ну, так я поеду. К самому военкому.

Василина пожала плечами. Потом понурилась, закрыла глаза ладонью. Степан понял - плачет.

- Ходил, воевал, голову сложил... а Прищепы всякие хазяйничают... а хозяева мне по ночам... гречку носят... А пропади оно все пропадом! - она отняла ладонь от лица и снова прищуренно взглянула на Степана. - Совецка власть... так для кого ж она?! Для одних только хозяев?!

- Н-ну! Я добьюсь правды!

- Бейтесь, бейтесь!.. - сказала Василина с легкой насмешкой, но уже без злости.

- Так я заберу бумагу?

- Как хотите.

Снова молчание.

- Хоть бы рубля три новыми... - вздохнула старуха.

- Да на вашу семью - рублей семь...

- Ого! Если б семь, так месяцев за пять и корову купили б!

- Верно. За тридцать пять - сорок и купите. Еще и хорошую. А если телку, то и за двадцать.

- Ну, дай вам бог здоровья!

- Надо получше все разузнать... - осторожно сказал Степан. Помолчав, вдруг обратился к Василине: - Вот вы спросили б, зачем я пришел... И сам не знаю... Оттого, видать, что тяжко мне. Оттого, может, что вы только беду знаете... вот и поняли б...