Читаем Звезды и селедки (К ясным зорям - 1) полностью

Звезды и селедки (К ясным зорям - 1)

- Жена? - Женщина без улыбки пристально осмотрела Яринку - ее зардевшееся лицо, сиреневую в белый горошек кофточку, под которой угадывались тугие кулачки грудей, черную широкую юбку и, пожалуй, поняла, что ошиблась. - Молода. - Белая женщина, словно осуждая, повернулась и пошла в свою комнату. И уже из-за двери, выглянув в окошечко, добавила: А вы недолго, - это касалось Степана, - а то застудитесь. А вам застуживаться сейчас опасно.

Яринка вся пылала. От стыда и гордости. В словах белой женщины было что-то греховное. И очень приятное - ее уже считают взрослой.

Понимала, что слова этой женщины она никогда не сможет передать матери. В них было что-то недозволенное и стыдное. И оттого, что это запретное, у нее даже запекло в груди от желания взглянуть на Степана, увидеть хотя бы краешком глаза в его глазах это самое стыдное и недозволенное. И она невольно резанула взглядом своих черных продолговатых глаз по лицу Степана, - у нее перехватило дыхание, и она, еще больше покраснев, потупилась. Ничего не удалось ей увидеть в глазах отчима. Они жалобно улыбались, словно виноватые. Может, даже от тех бесстыдных Сарриных слов - про него и про Яринку, - которых он не слышал, но легко мог догадаться. Или же за слова белой женщины. А может...

Он погладил теплой мягкой ладонью ее руку, которая сжимала ручку кошелки.

- Ну, как ты там... доченька... - И она с глубокой печалью и в то же самое время с непонятной радостью почувствовала неискренность его слов.

И торопливо, чтобы он не заметил, как она все хорошо понимает, затараторила скороговоркой:

- Да вот принесла вам поесть, чтобы поправлялись. А мы все соскучились за вами, вот ей-ей... Да когда уж вы приедете... - Чуть было не добавила: "потому как работы тьма", но сразу сообразила, что так нельзя, и закончила: - потому как мама все плачут... и сна вовсе лишились... - И, чтобы он поверил в эту добрую ее неправду, честно-честно посмотрела ему в глаза.

Степан долго молчал. И улыбался все так же - печально и виновато. Наконец промолвил:

- Я, должно статься, не вернусь... домой. "Была у собаки хата..." горько усмехнулся. - Я, должно, останусь здесь, в городе...

Яринка опустила глаза. Ей уже не было сил лгать.

- Ой, дядечка, и не говорите так!.. Мне вас жалко... Аж плакала, как услыхала... Ну приезжайте, ну скажите, что приедете!.. - И доверчиво положила руку ему на локоть. - А мать... - тихо махала другой рукой, - они сердятся, что вас подстрелили... Да вы не обращайте внимания - сердятся, сердятся да и пересердятся! - И с необъяснимой для себя терпкой тоской добавила: - Никуда вы уже от них не денетесь... венчались же...

- Да, да... - кивал он, думая о чем-то своем.

- Так я... и мать... будем заботиться о вас. Как поправитесь напишите письмо, я приеду на лошадях. Вот, буду ждать возле больницы сколь надо.

- Ты у меня добрая.

- Это и покойный дед Игнат говорили, - с гордостью сказала она. Когда я кормила их сметаной. Только вы про это матери ни-ни. Они страсть как не любят, когда даром добро переводят.

- Не выдам тебя, хорошая моя. А ты будешь счастливой. С таким сердцем должна быть счастливой.

Девушка внимательно посмотрела на отчима - не смеется ли.

Побледневшее и исхудавшее лицо его было очень красиво - еще больше выделялись округлые черные брови, карие глаза, - таким Яринка и представляла себе казака из песни.

- Ну, хорошо, мне пора, а не то милосердная сестра отругает. Достанется мне на орехи! - вроде повеселев, сказал он.

- Она - милосердная сестра?!

- Это так в больнице называют. А строгая, как наш Ригор.

- Ну-у... Так забирайте гостинцы.

Он пожал плечами и с кошелкой на локте вялой походкой направился в палату. Через несколько минут возвратился с пустой кошелкой.

- Так что же матери сказать?

- А-а!.. Говори, что хочешь.

Яринка поморщилась.

- Прощевайте! - поклонилась она низенько.

Он поцеловал ее в тугую щеку. Яринка вмиг прикрыла это место ладошкой, покраснела.

- Я приеду, - сказал он. - Если хочешь ты.

Ей-богу, вот ей-богу! - От полноты чувств Яринка даже зажмурилась.

Домой ехала поздно вечером очень молчаливая. В вагоне смотрела на тусклый огонек свечи, мерцавший в фонаре, и вовсе не замечала Кати, которая пыталась восстановить с нею добрые отношения.

В хату вошла совершенно изнуренная дорогой и своими неясными мыслями. Сложила в сундук свою праздничную одежду, села на лавку и задумалась.

- Ну, что там? Как дядька Степан? Рассказывай.

- Да-а... Поправляются.

Мать долго молчала.

- А когда приедет?

- Да-а... Они и совсем не хотели ехать.

- Вот как!

- Я упросила их.

- Куда ж он от нас денется!.. Калека. - София отвернулась к печи, прерывисто засопела носом.

- Не в корчме ведь они подрались! - нахмурилась Яринка. - За совецку власть...

- Ой-ей!.. Какая б ни была власть, а нам - из работы не вылазь!..

- Мы их выходим! Вот увидите!